Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

будущего. Этот спор Хетта проиграла, а Дейн увильнул от него, охотно — внешне охотно — согласившись перестать терпеть время в школе и заняться сборкой мебели по десять часов в день. В этой схватке Хетта сделала бы ставку на Рут, хотя ей не хотелось бы оказаться поблизости, когда разразится гроза.

— Ты что-нибудь знаешь о Дарий? Рут на мгновение нахмурилась:

— Она получила независимость год или два тому назад, так вроде бы? И опять стала называться Дамар, жители все время называли ее так. Но в этой перемене было что-то непонятное. — Она остановилась.

Международная политика не принадлежала к предметам, интересовавшим их отца, и дома никогда не смотрели новостей. После минутной паузы Рут продолжала:

— Одна моя подруга — ну, она немного странная, — Мелани, она говорит, что там полно ведьм, волшебников и всякого такого. И они на самом деле занимаются там колдовством. Наши дипломаты либо не выдерживали давления этого и через некоторое время их отправляли домой, либо они тоже начинали заниматься ворожбой, превращались в туземцев и оставались там навсегда. У Мелани был двоюродный дедушка, который заинтересовался всем этим и захотел остаться, но жена его ненавидела эту страну, и они вернулись. Теперь от одного упоминания Дарий она ударяется в слезы. Но дед много рассказывал Мелани о Дамаре, пока был жив, и если ее послушать… Но, как я уже сказала, она немного странная. Я такими вещами не интересуюсь, только помню, что было что-то таинственное в этом перевороте, когда он наконец произошел, и Мелани всегда повторяет «да, конечно», как будто знает, в чем дело. А почему ты спрашиваешь меня?

— Мне снятся сны о ней.

— О Дарий? — то есть о Дамаре. Как можно видеть сны о стране?

— Не обо всей стране. О человеке, который живет на краю Великой Пустыни. Он говорит, что он — один из Стражников — всего их одиннадцать. Хм. Они вроде бы присматривают за пустыней. За песчаными бурями и прочим.

— А он симпатичный?

Хетта почувствовала, как ее бросило в краску.

— Я… об этом не думала. — И это было правдой.

Рут забыла, что нужно соблюдать тишину, и рассмеялась. Мгновение спустя на лестнице, ведущей в магазин, послышались тяжелые шаги, и в дверях кухни появился отец.

— Хетта может закончить с посудой и без твоей помощи, — скомандовал он. — Рут, если тебе нечего делать, можешь взглянуть на это. — Он швырнул ей кипу бумаг. — Я получил сегодня подозрительно большую смету от страхового агента, и мне нужно подготовить ответ. Если бы у Хетты в делах было больше порядка, мне не нужно было бы тратить на это время.

В ту ночь Хетте не снился Зашаран, но ей привиделось, будто она идет по густому лесу среди незнакомых деревьев и слушает голоса птиц. Она почему-то была уверена, что некоторые из них были людьми и сообщали друг другу, что в их лесу чужой. Ей казалось, что она идет среди деревьев часами, и несколько раз у нее мелькала мысль, что она, наверное, заблудилась и должна испугаться. Но она оглядывалась на деревья вокруг и улыбалась; это были дружелюбные деревья, и она не чувствовала себя ни потерянной, хотя не знала, где находится, ни испуганной, ведь она была окружена друзьями. Наконец она остановилась и положила ладонь на изборожденный трещинами ствол одного дерева, которое, казалось, просило ее дотронуться до него, и подняла взгляд вверх, на крону. И вдруг, не веря своим глазам, она увидела, как листья и ветви, колыхаясь, образуют новый узор, лицо, которое всматривается в нее. Лицо было спокойным, оно почувствовало ее взгляд и улыбнулось, а ветка рядом превратилась в руку и помахала ей. Когда Хетта подняла руку — ту, которой дотрагивалась до дерева, — чтобы помахать в ответ, то проснулась, и ладонь ее все еще была поднята.

Следующей ночью она по-прежнему не видела Зашарана, но ей снилось, что она идет по конюшне и лошади наблюдают за ней, поднимая уши, когда она проходит мимо. Наконец она подошла к круглой, посыпанной песком площадке, где несколько всадников исполняли сложное упражнение и следы копыт сплетались между собой. У лошадей не было поводьев, а у седел странной формы не было стремян. Некоторое время она наблюдала за ними, потому что лошади двигались грациозно и смотреть на них было приятно; всадники сидели уверенно. Когда лошади остановились, образовав круг, головами внутрь, и, словно отдавая салют, опустили морды, один из всадников отделился от группы, и подъехал ближе к Хетте, и, кивнув, обратился к ней:

— Меня зовут Рок, я правитель этого длора и обязан знать всех, кто приходит сюда, но тебя я не знаю. Назови мне свое имя и скажи, как ты сумела миновать стражу у ворот?

Голос его был приятен, и она без страха ответила:

— Меня зовут Хетта, и я не помню, как прошла через твои ворота. Зашаран говорил мне о тебе, и может быть, поэтому я оказалась здесь.

Рок приложил кулак к груди и затем разжал руку, щелкнув пальцами в неизвестном ей жесте.

— Если ты друг Зашарана, тебе рады здесь, как бы ты ни пришла.

На третью ночь Хетта опять бродила по лесу и с надеждой глядела вверх, ища человеческое лицо, смотрящее на нее, но долгое время не замечала никого. Затем она начала различать другие звуки, помимо пения птиц и шелеста листвы; звуки были похожи на колокольный звон и напоминали большие бронзовые колокола в их городской церкви. Но здесь было слишком много колоколов, слишком много переплетающихся нот — пожалуй, это было более похоже на звон в мончестерском соборе. Хетта остановилась и прислушалась внимательнее. Казалось, звук стал громче: голоса колоколов были радостными, бодрыми, прекрасными; внезапно она очутилась среди них, ее словно поддерживала в воздухе яркая ткань их музыки. Самый большой колокол качался прямо у ее локтя; она могла заглянуть внутрь него, когда он поворачивался к ней, она могла видеть, как падает язык: Бом! Слышать звук так близко было невыносимо — должно было быть невыносимо, — он вонзался в нее тысячью кинжалов — нет: пронизывал ее, как солнечные лучи пронизывают призму, и она плыла в воздухе, полном радужных красок. И теперь сквозь бой колоколов Хетта различала голоса, человеческие голоса, они говорили: Спускайся, ты должна спуститься, иначе, когда умолкнут колокола, ты упадешь.

Она взглянула вниз и увидела лица звонарей, их руки раскачивали веревки, но лица, испуганные и озабоченные, были обращены к ней. Я не знаю, как спуститься, ответила Хетта, и в то же время осознала, что не произнесла ни звука, она могла говорить не больше, чем радуга. И затем колокола смолкли, и она почувствовала, что падает мимо музыки, в тишину; но, еще не успев испугаться, она проснулась и опять лежала в кровати в доме своего отца, и пора было вставать и готовить завтрак. Вечером, когда Рут вернулась из школы, она склонилась над стулом Хетты и поцеловала ее волосы, как часто это делала, но прежде чем выпрямиться, прошептала: «У меня кое-что для тебя есть». Лара на другом конце стола чистила картофель с очень занятым видом, и Рут не сказала больше ничего. Это был суматошный вечер. Оба краснодеревщика из магазина, Рон и Тим, были приглашены остаться подольше и поужинать; это был один из способов, к которому прибегал отец Хетты, чтобы не платить сверхурочные. Только после их ухода Рут крадучись пришла в комнату к Хетте, держа в руках большой конверт. Она улыбнулась, промолвив: «Приятных сновидений», и опять исчезла, бесшумно затворив за собой дверь. Хетта прислушивалась до тех пор, пока не уверилась, что Рут благополучно миновала три скрипучие ступени по пути в свою комнату, и только после этого вытряхнула на постель содержимое конверта.

«Добро пожаловать в Дамар, страну апельсиновых рощ», говорилось в лежавшем сверху буклете. Она разглядывала пейзажи на фотографии, но не видела деревьев, похожих на те, что снились ей два дня назад. Хетта перелистала небольшую пачку брошюр. Пропаганда туристического агентства не производила большого впечатления. Не было ни девушек в бикини, ни улыбающихся туземцев в национальной одежде; только пейзажи, пустыни, горы и леса — и плантации апельсиновых деревьев, и несколько странных построек. Немногие встречавшиеся люди смотрели в объектив с подозрением. У некоторых из них была кожа цвета корицы и черные волосы, как у Зашарана.

В конверте было также несколько листков, отпечатанных простым слепым шрифтом, где перечислялись рейсы и цены на билеты — последние заставили ее зашипеть сквозь зубы. Отец давал ей немного денег помимо того, что требовалось на хозяйство, он называл эти деньги ее жалованьем, и их едва хватало на смену изношенной одежды, уже почти разошедшейся по швам. Тем не менее, проявляя