остальных?
Смотритель поправил пенсне.
— Но… — он вдруг замолчал, потом растерянно повернулся к нам. — Действительно, такое впечатление, что кто-то перевернул их вверх ногами… И на них отсутствуют регистрационные номера.
— То есть никакого отношения к подлинным древностям они не имеют? — подхватил мой друг торжествующе. — Очень хорошо. В таком случае… — он снял со стенда подозрительные таблички и разломил их с такой легкостью, словно это были обыкновенные сухари.
— Что вы делаете?! — с ужасом вскричал смотритель. Но тут же замолк, увидев среди глиняных обломков мелко исписанные листки тонкой бумаги.
— Вот, дорогой Ватсон, позвольте вручить вам исчезнувшие бумаги господина Раковски, — с некоторой торжественностью в голосе заявил Холмс.
— Как вы догадались? — спросил я уже после того, как мы покинули музей. — Как вам пришло в голову искать среди табличек? И почему вы решили, что именно эти три — фальшивые?
— Все очень просто, — ответил мой друг. — Как я уже объяснял, музей, в котором работал смотрителем покойный изобретатель, — идеальное место для сокрытия документов от чужих глаз. Спрятать же документы можно было лишь там, где существует достаточно много предметов, похожих друг на друга. В данном случае такими предметами явились клинописные таблички ассирийских царей — на стенде их несколько десятков. Я обратил внимание, что в первом ряду табличек больше, чем в остальных четырех. Кто-то чуть сдвинул бывшие там ранее и поместил еще три таблички, чуть отличавшиеся по цвету от прочих. К тому же Раковски повесил их вверх ногами — это видно по рисункам, на них нацарапанным. Как видите, мое предположение оказалось верным. Теперь осталось завезти документы Майкрофту.
Мы с Холмсом уютно устроились у камина, и я приготовился дослушать, наконец, окончание рассказа о его давних приключениях, так неожиданно напомнивших о себе сейчас, двадцать лет спустя. Однако, похоже, Холмс чего-то ждал. Он неторопливо раскурил трубку, потом принес мне и себе по стаканчику бренди. Чтобы начать разговор, я завел беседу на тему, которая, как знал Холмс, интересовала меня больше всего — о медицине.
— После вашего путешествия в Тибет прошло уже более двадцати лет, — сказал я, — однако последствия тяжелого ранения в руку, нанесенного вам полковником Мораном, совершенно не сказываются. Насколько оправданны слухи о чудодейственной тибетской медицине, которые доходят до наших краев?
Холмс усмехнулся:
— И правда, Ватсон, руку мне чудесно вылечили. А тибетская медицина — это настоящее чудо природы. Средний монах, окончивший врачебный факультет в монастыре, может по пульсу определять сотни болезней, знает правила использования тысяч веществ, которые имеются у него под рукой. Впрочем, среди них есть и достаточно экзотические, которые даже для Тибета представляют большую редкость. Только учтите, мой дорогой доктор, опыт тибетского врача не всегда применим к среднему англичанину. Организм тибетского жителя сформирован при вечном холоде и постоянной нехватке кислорода. Кстати, Ватсон, тамошние врачи всегда затруднялись определять проблемы моего здоровья по пульсу — ведь сердце мое в условиях высокогорья работало с непривычной для него нагрузкой. К тому же действие трав, составляющих основу тибетской медицины, зависит даже от того, где именно эти травы собраны. Ведь они произрастают на определенных видах почвы, а минеральный состав почвы Тибета не таков, как в остальных уголках земли. Я думаю, Ватсон, что все дело в микроскопических добавках. Что уже говорить об уникальных животных, части которых также использует тибетский врач!
— Так что же, — разочарованно спросил я, — от вековой мудрости тибетской медицины нет нам никакой пользы?
— Пока у нас нет надежного сообщения с Тибетом, пока мы не можем доставлять оттуда подлинные тибетские лекарства, — нет, — решительно ответил Холмс. — Но даже в таком случае мы не уверены, что они всегда будут помогать.
Внизу настойчиво зазвенел дверной колокольчик.
— Кого это несет в такую погоду? — раздраженно спросил я. Мне не хотелось вылезать из-под теплого пледа. — Не иначе, молодому инспектору из Скотланд-Ярда не терпится закрыть это дело, и он явился оформить все бумаги.
— Мистер Холмс, к вам какие-то восточные монахи! — как громом поразил меня голос вошедшей в комнату миссис Хадсон.
Значит, далекие тибетские тени пришли за черепом моего друга! Я выскользнул из-под пледа и рванулся к себе в комнату на второй этаж за верным армейским револьвером. Однако, спустившись, я услышал в гостиной спокойный разговор. Пригнувшись на лестнице, я заметил в комнате трех азиатов (тибетцев, как я сейчас понимал). С их ряс текло, а высокие шапки они сняли и поставили прямо на ковер, обнажив выбритые головы.
— Знакомьтесь, господа, это мой друг доктор Ватсон, — представил меня Холмс. Монахи пробормотали что-то в знак приветствия на ломаном английском. Разумеется, никто не сказал, что читал мои рассказы и восхищен ими.
Повисла тягостная пауза. Видимо, монахи не так хорошо знали английский, а говорить по-тибетски при мне Холмс не хотел, зная, что я ничего не пойму. Молчание прервал раздавшийся снизу звук дверного колокольчика.
— Что-то многовато у нас гостей для такой погоды, — заметил я. На мое счастье, миссис Хадсон впустила еще одного посетителя — невысокого человечка в черном пальто (которое вымокло только снизу) и сухом черном цилиндре. Из этого я заключил, что зонт он оставил внизу. Под мышкой маленький джентльмен держал тонкую папку.
— Все готово, мистер Холмс, — сказал он. — Признаться, документ весьма необычен. Я не совсем уверен…
Холмс остановил его жестом.
— К делу, господин нотариус, к делу!
— Да-да, — заторопился нотариус, раскрывая папку. — Я, разумеется, составил бумагу, о которой вы просили, — он вынул из папки лист, поднес его к глазам и зачитал: «Я, Шерлок Холмс, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю мой череп после моей смерти тибетскому монастырю Галдан. Череп будет вручен уполномоченному представителю монастыря. С момента смерти до вручения череп будет отделен и надлежащим образом обработан на медицинском факультете Оксфордского университета, после чего должен храниться в нотариальной конторе „Ноттингхилл и сыновья“». — Окончив чтение, он вопросительно взглянул на Холмса: — Все верно?
Холмс кивнул. Нотариус протянул мне бумагу и произнес:
— Подпишитесь, пожалуйста, как свидетель.
Я был в некоторой растерянности. Никогда еще мне не приходилось иметь дело с документами столь странного содержания, к тому же подписывать их.
— Подпишитесь, Ватсон, я всегда выполняю свои обещания, — нетерпеливо заявил Холмс.
Ничего другого не оставалось, как поставить свою подпись. Закончив формальности, нотариус удалился, после чего Холмс протянул монахам один экземпляр завещания, сказав при этом что-то по- тибетски. Самый старый монах взял бумагу и спрятал ее в складках своей рясы. Затем они поднялись, молча поклонились и вышли, я услышал только, как они топают по лестнице… и вот уже за посланцами Тибета закрылась дверь.
— Хватит теребить в кармане пистолет, Ватсон, — весело сказал Холмс. — Неужели вы подумали, что монахи собираются воспользоваться моим черепом без моего согласия? Это запрещено правилами! Религия бон учит добру — впрочем, как и любая другая, и я не вижу, чем она хуже нашей родной англиканской церкви, усердным прихожанином которой вы являетесь. А после смерти череп мне все равно не понадобится — настолько, насколько он нужен мне сейчас.
Я вынул револьвер из кармана своего шерстяного халата и положил на конторку, после чего вернулся к камину и своему бренди — мне требовалось какое-то средство, чтобы прийти в себя.
