— Но, Холмс, все-таки почему вы завещали им свой череп? И к тому же — пока ваш рассказ захватил только полгода вашего пребывания в Тибете. А что вы делали еще полтора года? И самое главное — как вы попали к далай-ламе?
— Об этом, мой дорогой Ватсон, я расскажу в следующий раз… — ответил Холмс, подойдя к тому месту, где только что сидели монахи. Кроме луж на ковре, они оставили после себя еще что-то — маленькую бронзовую статую.
— Смотрите, Ватсон, это Ньюрва — небесный лекарь. Наши гости оставили его как пожелание здоровья и долгой жизни. А это значит, что они совсем не торопятся вступить во владение своим законным наследством!
И Шерлок Холмс легонько постучал себя кончиками пальцев по лбу.
Друг мой Шерлок
Если вы читаете эти строки… что я говорю! конечно же, вы их читаете, иначе как они явятся из небытия? Так вот, стало быть, ни меня, ни моего друга Шерлока Холмса по меньшей мере полвека нету на этой планете. Такого уж горького и неутешительного в этом немного: вероятнее всего, нашлись и новые сыщики, и новые методы сыска. Ну а племя лекарей, без сомнения, легко обошлось без доктора Ватсона, тем более что не так уж много он залечил болячек на своем веку. Если бы продленные мной жизни вытянуть в одну, то отвоеванная у смерти дистанция составила бы лет сто — двести умеренного существования на овсянке с беконом некоего обобщенного человеческого существа.
Впрочем, пора переходить к делу.
В ночь с… на… марта 1911 года очередной мой сон завершился тяжелым удушьем. Мне удалось проснуться, как будто вынырнуть из глубины. По-прежнему темно, и не получается как следует вдохнуть — моя рука инстинктивным движением сбрасывает с лица толстую газету.
— Сегодняшняя «Таймс», Ватсон. Откройте вторую страницу.
Я открыл и прочитал.
— Что скажете, дружище?
— Что мы с вами, милейший Шерлок, поставлены этой историей в совершенно идентичные позиции.
— Поясните, пожалуйста.
— Сыщику, пусть и гениальному, расследовать дело о смерти от удара молнией так же нелепо, как врачу пытаться оживить покойного.
Холмс усмехнулся, набивая трубку.
— Остроумно, остроумно, мой друг. Но вряд ли так уж бронебойно верно для нашего беспокойного столетия.
Мне оставалось пожать плечами — я и пожал, чувствуя себя идиотом.
— Посудите сами, — Холмс зашагал взад-вперед по комнате, пуская из трубки небольшие клубы дыма, — допустим, допотопные дикари находят обугленный труп своего соплеменника. Им и в головы не придет мысль о злом умысле, поскольку огонь лишь боги насылают с высоты. Но что, если их хитрый сородич уже нашел способ укротить пламя и прячет под травяным настилом кресало и кремень?
Холмс резко обернулся ко мне и вытряхнул пепел из трубки в специальное блюдце. Внутри трубки мелькнул красноватый отблеск укрощенного огня.
— Что мы знаем о природе молнии? Это мощный электрический разряд…
— Вы полагаете, злоумные ученые нашли способ управлять грозовой тучей? Холмс, это абсурд. Но кабы даже было так, это явно военная технология. Чего ради отрабатывать ее на каком-то несчастном Клиренсе?
— Кларенсе, Ватсон. Личность покойного в высшей мере примечательна, и мы к ней через минуту вернемся. Но я, конечно, имел в виду не управление тучей, а элементарное убийство разрядом в лаборатории, а потом — доставку трупа в грозовой лес. Трупа Кларенса — в безлюдный глухой лес, того самого Кларенса, который и в личный ватерклозет не ходил без охранника. Послушайте, друг мой, вы действительно не слыхали о Готлибе Кларенсе или снова валяете со мной дурака?
— Впервые слышу это имя… Хотя — позвольте, позвольте… Готлиб Кларенс, гнусный ростовщик?
— Превосходно, Ватсон. Напрягитесь раз в жизни. Отожмите память, как губку.
— Кларенс разоряет вдов и сирот. Не верьте финансовым пирамидам. Темное индийское прошлое банковского магната. Синдикат воров и убийц. «Кларенс, Перселл, Джойс и Вордуорт». Среди излюбленных методов «КПДВ» следующая, к сожалению, не подпадающая под уголовное законодательство стратегия: в наспех зарегистрированной газете дается как бы достоверная информация о…
— Довольно, довольно, мой друг. Знаете, я склоняюсь к модной теории насчет того, что человек действительно помнит все, что видел и слышал в своей жизни, и надо лишь нащупать способ вскрытия этого бесценного багажа. Согласитесь, немало народу хотело бы оседлать тучу и направить пресловутую молнию.
Он затянулся.
— Я не верю в совпадения, Ватсон. Кларенс противопоставил себя миру остальных людей. Зло, причиненное им, скопилось, как статический заряд. Он ожидал возмездия ежедневно. И вот, — Холмс потряс газетой. — А вы будете убеждать меня, что этого негодяя поразила слепая молния лишь оттого, что он оказался на два фута выше соседнего куста?! Уверяю вас, это убийство, и мы еще вернемся к его расследованию.
Прошло четверо суток. Я уже успел забыть о Готлибе Кларенсе — мало ли мерзавцев живет и умирает в одном со мной городе? Я прожил очередной день, точнее, это очередной день прожил, пережевал, переварил меня — и вываренного, лишенного свойств, передал во владение ночи.
Я стоял у окна и смотрел на вечерний Лондон, бесцельно вертя в руках ночной колпак. Потом мой взгляд случайно упал на этот заурядный предмет.
В непривычном ракурсе и в мертвенном вечернем свете ночной колпак показался мне странной деталью бытия. Зачем напяливать на голову эту вещь, собираясь уснуть в теплом помещении? Нас окружает множество предметов — подтяжки, подвязки, футляры для усов. Их право на существование кажется нам несомненным. Но пойди история чуть иначе — их бы не было. То же можно сказать и о каждом из нас…
Чуть качались на ветру фонари Эдисона. Скрипел масляный фонарь. Казалось бы, им не суждено встретиться в одну эпоху, но нет, вот они в мирном соседстве на одной, затерянной в просторах Вселенной, Бейкер-стрит, которой предстоит кануть в безвестность, как и мне, и вам.
Тут меня посетила важная мысль: наверное, безвестность — и есть та самая вечность, которую взыскует бравурный человеческий ум. Ибо всякая слава имеет границу во времени, как и каждый свет ограничен в пространстве, а далее наступает тьма — навсегда и повсюду, где и удастся нам отдохнуть.
Мне приснился сон настолько спокойный и тягучий, что я умудрился уснуть посреди собственного сна, а проснулся в собственной постели, в полумраке ночи. За окном громко шелестел дождь, там и сям вспыхивали белые молнии. Равномерно стучал гром. Потом я понял, что гром стучит в мою дверь.
— Открывайте, Ватсон! — донеслось оттуда. — Отоспитесь потом.
Я машинально стянул с головы ночной колпак и вновь уставился на него, как давеча вечером. Он вновь поразил меня своей условностью. Я наскоро оделся и впустил гостей — Холмса и еще двух, мне неизвестных.
— Биррел, Маггат, — кратко рекомендовал их мой друг. — Вы готовы? Едем!
