— Алиби?
— Чрезвычайно веское алиби. Ну-ну, Ватсон, учтите, что Лестрейд всякое дело делает наполовину.
— Неужели в день убийства «Ювента» еще была в океане?
— Именно, мой друг. Боюсь, правда, что это обстоятельство откроется только на суде.
— Может быть, предупредить инспектора?
— Зачем, Ватсон? Стоит ли расстраивать раньше времени хорошего человека?
Холмс затянулся со вкусом несколько раз, а я вернулся было к статье, но он вдруг резко выдохнул дым и спросил меня:
— А вы, Ватсон, как бы вы начали расследование?
— Я?.. Для начала, пожалуй, осмотрел бы пальцы убитого, чтобы понять, не с него ли срезали золотое кольцо.
— Понятно, понятно. Мой Бог! Конечно, Ватсон, пальцы совершенно целы — откуда у бродяги золотое кольцо? Более того, друг мой, если палец поцарапан, это значит только то, что преступник имитирует ложную улику.
— Тогда, — годы, проведенные с Холмсом, не пропали даром, странное вдохновение овладело мной, — тогда… Тогда, Холмс, это похоже на ритуальное убийство. Сама техника… напоминает харакири у японцев, то есть убийство со смыслом. И посмотрите, как складываются детали: гроб, нож, петля, то есть символы разных родов смерти.
— Отлично, Ватсон! А золотой перстень?
— Но ведь он разрезан. Идея насилия…
— Ах да. А тазик?
— Тазик сам по себе, Холмс, связывается с мореплаванием. А продырявленный тазик…
— С утоплением?
— Ну да.
— Что ж, Ватсон, — печально и устало сказал Холмс, — вот это и произошло.
— Что произошло, Холмс?
— Вы впитали мои уроки и нашли логику там, где Скотланд-Ярд увидел только кучу хлама и судно «Ювента».
— Но ведь это только начало. Там дальше, насколько я помню, мотивы, наконец, сам преступник.
Холмс поморщился и отмахнулся как-то совершенно по-стариковски.
— Пустое, пустое, мой друг. Поверьте мне, это дело техники.
Мы допили кофе, обменявшись еще парой незначительных фраз, и вернулись каждый к своему занятию. Незаметно, сквозь дождь и туман, подступил долгий вечер, а за ним — ночь, какая-то неполная, мерцающая, что ли. Последнее, о чем я успел подумать перед сном, был все тот же аппендикс, может быть, аппендикс того самого несчастного, убитого в Сохо, аппендикс, каким-то образом ощетинившийся во все стороны латынью. Потом мелькнули трубка и скрипка, потом я погрузился в сон.
Следующее утро выдалось солнечным; свет падал из окна каким-то косым кубом. Холмс выглядел старым и больным.
— А что, Холмс, — спросил я, думая его расшевелить, — что, если нам с вами раскрутить наше вчерашнее начало? Найдем убийцу…
— …посадим пожизненно, — без энтузиазма подхватил Холмс. — Может быть, это удастся, может быть, нет.
— А от чего это зависит, если не секрет?
— Не секрет. Найти можно всегда. А припереть к стенке в суде — в зависимости от адвоката. Если будет Томкинс или Джильберт, вы сумеете настоять на своем, а вот если Митчел или, не приведи Бог, Голдуайт, вашего клиента вынесут из зала суда на руках, а вас проводят с черного хода.
Не скрою, меня огорчило настроение Холмса и его несколько циничный ответ.
— А истина, Холмс?
— Истина? — он взглянул на меня коротко и почему-то недоверчиво. — Вас действительно интересует истина, Ватсон?
— Да, отчего же нет?
— Что ж, милейший Ватсон, должен вас немного расстроить. Ваша версия много изящнее, чем собачьи ходки нашего друга Лестрейда, но к истине она имеет такое же отдаленное отношение, как матрос с «Ювенты».
— А если я не поверю вам на слово, Холмс? — спросил я, уже предвкушая то интеллектуальное наслаждение особого рода, которое испытывал каждый раз, слушая моего друга. — У вас есть доказательства?
— Есть наблюдения, — точно и немного сухо ответил Холмс, — доказательства — в Скотланд- Ярде.
Он затянулся пару раз и начал говорить. Его надтреснутый негромкий голос оказывал на меня почти наркотическое воздействие — да еще постоянно падающая световая масса от окна наискось через всю комнату… Я снова был счастлив.
— Вы, Ватсон, ухватываете главное, но откидываете мелочи. Например, почему гроб с ручкой?
— Другого не было в магазине сувениров.
— Это изделие штучное. Но допустим даже, вы этого не знали. Но если сувенир призван, по-вашему, просто «передать идею гроба», чего проще — оторвать ручку?
Я пожал плечами. Аргумент показался мне спорным.
— Неужели, Ватсон, туманную и размытую «идею насилия» надо передавать, коверкая и оставляя на месте преступления дорогой золотой перстень? Если тазик должен тонуть, отчего не сделать одну дыру в середине дна вместо двух дырочек по бокам? Зачем рукоять в форме ключа?
— Зачем, Холмс, зачем?
Холмс встал и прошелся по комнате.
— Начнем все-таки с убийства. Если бы вы внимательно прочитали протокол, вы бы поняли, что разрез представляет собой не харакири, а вскрытие. Ну а если так, то почему не допустить такую картину: вскрытие есть действительно вскрытие, смерть была естественной, страх смерти связан со знанием убитого о какой-то страшной болезни, да и сам приезд в Лондон можно связать с надеждой на лечение. Возникает несколько инфернальная фигура врача на заднем плане, нарушающего некоторые пункты медицинской этики. Но ничего криминального.
— А как вы докажете эту гипотезу?
— Дорогой мой Ватсон, ее не надо доказывать. Она есть допущение невиновности, и согласно презумпции ее надо опровергать. А опровергнуть ее нельзя.
— Значит, прокол репортера? Нет никакого ЗАГАДОЧНОГО УБИЙСТВА В СОХО?
— Не совсем, Ватсон, — сказал Холмс так, что у меня по спине поползли мурашки. — Убийства нет, но загадка осталась.
Он стоял против солнечного света, и я не видел его лица.
— Начнем с гроба, Ватсон? Давайте возьмемся за ручку. Ящик с крышкой и ручкой — сундук. Гроб- сундук — сундук мертвеца. Вам что-нибудь говорит это словосочетание?
— Признаться…
— Вы читали Стивенсона?
— «Айвенго»?
— Помилуйте, Ватсон. «Айвенго» написал Майн Рид[5]. Стивенсон написал «Остров сокровищ». Там есть такая песня «Пятнадцать человек на сундук мертвеца»…
Раньше, когда Холмс излагал свои версии, у меня как бы прояснялся мозг, теперь же, честно говоря, я подумал о раннем маразме моего бедного друга, настолько отдаленной ассоциацией он воспользовался. Он, однако, продолжал:
— У Стивенсона персонифицировано зло. Перейдем к перстню. Сколько ног у насекомых?
— Шесть.
— Косой крест — четыре ноги. Да еще — разогнутое кольцо.
