Череп Шерлока Холмса

— Отец, — прошептал мой друг — слезы лились по его лицу, — Ватсон, вы видите?

— Вижу…

— Так подыми его.

Небо вновь стало синим, а солнце — слепяще-белым. Холмс опустился на колени и пошарил в песке. Почти сразу он нашел, что искал, и посмотрел на меня ошарашенно.

— Невероятно, — сказал он, словно остальное было еще кое-как вероятно. — Ватсон!

На его ладони лежал детский кораблик из сосновой коры, с бумажным парусом и мачтой из длинной спички. На борту было выцарапано: «капуцин».

Холмс вдохнул раз, другой, словно ему не хватало воздуха, — и вновь слезы хлынули из его глаз.

Отчего-то мы прошли назад тем же путем — долго искали лаз в траве, потом одолели пологий спуск и погреб, поднялись по винтовой лестнице. Холмс нес игрушечный кораблик так бережно, как… впрочем, я ни разу не видел подобной осторожности — и сравнить ее мне не с чем.

Маггат все так же сидел на кровати, качаясь из стороны в сторону, как китайский болван.

— Как там? — спросил он без особого интереса.

Холмс ничего не ответил, баюкая кораблик.

— Нормально, — ответил я за двоих. — Вордуорта убило молнией.

Маггат кивнул.

— Может быть, кофе? — предложил он.

— Может быть, — сказал Холмс. — А еще раздобудьте нам, голубчик, прочный саквояж и пошлите человека за экипажем.

— Сейчас. А это что у вас, улика? Можно взглянуть?

— Только из моих рук.

— Симпатичная вещь. Ну, я пошел.

— Да, Маггат…

— Сэр?

— Я был груб с вами. Простите меня ради Бога.

— Конечно. Конечно.

На обратном пути Холмс мгновенно уснул — сказалось нервное напряжение. Через час экипаж тряхнуло на очередном булыжнике — и Холмс дернулся, зашарил рукой.

— Здесь, Шерлок, в саквояже.

— Да-да. Интересное дело.

— Не говорите, друг мой. Не то слово.

— Ватсон, только не сердитесь, мне сейчас пришло в голову… ведь в определенном смысле мы с вами нашли… как бы сказать… Того, Кто убивал — и он сам признался…

— Бросьте, Холмс, — ответил я словами Лестрейда. Он покорно замолчал и не проронил ни слова до самого Лондона. И лишь когда в окне замелькали родные дома, Холмс вновь заговорил.

— Дайте слово, Ватсон, что вы опишете это дело, но не будете публиковать очерк до нашей смерти. Не ранее чем через пятьдесят лет после смерти того, кто умрет вторым. Дайте слово.

— Конечно, Холмс.

— Примите надлежащие меры. Не мне вас учить.

— Конечно.

Он вышел на Бейкер-стрит, ссутулившись и держа саквояж обеими руками.

Леонид Костюков Дело о пяти предметах

Эта история произошла через четыре года после смерти собаки Баскервилей. У нас родился малыш, и я был вынужден искать дополнительный заработок. Очень кстати Издательство Британской Энциклопедии заказало мне статью про аппендикс. К сожалению, планировка нашей квартиры не позволяла оборудовать два рабочих кабинета: один для врачебной практики, а другой для библиотечных занятий, — писать же серьезную статью среди скальпелей и стетоскопов, да еще под приглушенные крики ребенка, к несчастью, очень беспокойного, вовсе не представлялось возможным. Меня — в который уже раз — выручила наша любезнейшая миссис Хадсон, предоставив — в любое время суток и на любой срок — хорошо знакомую комнату на Бейкер-стрит.

Здесь ничего не изменилось. Холмс, по-прежнему перемежая скрипку и трубку, истреблял лондонскую преступность, но скорее машинально, нежели от души. Мне показалось, что какая-то часть этого замечательного человека умерла вместе с ужасным профессором Мориарти — так, к примеру, пуля, пробив уготованную ей грудь и пройдя навылет через лопатку, может еще лететь по инерции и даже ужалить очередного храбреца, но уже лишена смертельной силы. Впрочем, мое впечатление могло быть поверхностным.

Наша дружба с Холмсом легко восстановилась, а по сути, и не прерывалась, но отношения теперь не выходили за рамки так называемой «сердечности», то есть, говоря яснее, изысканной вежливости. Видимо, в глубине души Холмс так и не сумел простить мне мою женитьбу, трактуя ее как «малое предательство», хотя я не могу об этом судить с уверенностью профессионального психолога.

В то утро я достаточно бодро и успешно продвигал вперед свою статью, обильно уснащая ее латынью, Холмс же просматривал свежую газету. Вдруг он резко поднялся, подошел ко мне и положил газету поверх моих записей. Я без труда обнаружил заметку, которая привлекла внимание моего друга: ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО В СОХО. Автор, по всей вероятности, начинающий журналист, поспешил воспользоваться плодами своей шустрости, отчего заметка получилась едва ли не более загадочной, чем само убийство. Из эмоциональных, но сбивчивых откровений можно было твердо судить об одном: обилии абсурдных улик, оставленных преступником.

— Что вы собираетесь предпринимать, Холмс? — спросил я его.

Холмс пожал плечами.

— Дело, без сомнения, поручено Лестрейду, а он после часового раздумья всегда находит верный дебютный ход.

— Приходит сюда?

— Именно, Ватсон. Учитывая молниеносность нашего Скотланд-Ярда и то, что убийство совершено вчера вечером, я жду его сегодня, с часу на час.

Не успел я посвятить аппендиксу еще пару страниц, как действительно явился Лестрейд. Годы никого не щадят — но из каждого правила бывают исключения. Виски инспектора тронула благородная седина, новый котелок сиял чернотой, даже собака была крупнее и породистее прежней. Впрочем, минут через двадцать, когда солнце поднялось выше и в комнате стало светлее, обозначились жесткие морщинки вокруг глаз, да и сами глаза стали умнее и грустней, чем прежде.

Лестрейд неподдельно обрадовался встрече со мной, да и мне было приятно. Как будто вернулись старые добрые времена. Инспектор ознакомил Холмса с протоколами, составленными каким-то тугодумом- сержантом. Насколько я помнил, Холмс любил такие протоколы — безыскусные, фактографически точные, не испорченные «собственным видением» ситуации, характерным для средних чинов. Из вежливости Холмс протянул протокол и мне — я просмотрел его, признаюсь, весьма бегло. Убийство в Сохо беспокоило меня так же мало, как аппендикс, но за аппендикс хотя бы причитался гонорар. Однако набор предметов, перечисленных сержантом, буквально врезался в мою память.

1. Сувенирная шкатулка в форме небольшого гроба с ручкой на верхней крышке.

2. Золотой перстень с украшением в виде косого креста; само кольцо разрезано и разогнуто.

3. Веревочная петля.