Я, разумеется, не стал отказываться, назвал и имя, и адрес и объяснил, что мой приятель, находясь в крайне стесненных обстоятельствах, повредил ногу и, не имея в Лондоне никого из родственников, обратился за помощью ко мне. Он подозревал перелом — боль была сильнейшая, ступить на ногу он не мог, однако я, приехав, установил, что тут всего лишь вывих. Я еще посидел у него часа два, уговаривал отправиться в больницу, где за ним, по крайней мере, будет уход — его квартирная хозяйка казалась мне в этом отношении совершенно ненадежной — явно приверженной к спиртному, очень неряшливой. Кончилось тем, что я уговорил его принять якобы в долг пять фунтов и поспешил домой.
— О вас сообщил кэбмен, — сказал Лестрейд.
Я не удивился, уже зная, в чем, собственно, дело. После того как 31 августа там же, у Финсбери- Серкус, было найдено тело проститутки Мэри Энн Николз, дело неожиданно попало под правительственный контроль. Оказалось, что это преступление уже не первое — менее четырех недель назад, 6 августа, в Ист- Энде уже было обнаружено тело тридцатипятилетней проститутки Марты Тернер, изувеченной подобным же образом. Все указывало на то, что действовал тот же преступник. Поэтому после второго убийства начальник полиции Джеймс Монро объявил о премии в сто фунтов за сведения, которые могли бы способствовать поимке убийцы. Неудивительно, что, узнав о третьем убийстве, кэбмен поспешил донести полиции о подозрительном ночном пассажире.
— Бог мой, инспектор, — проговорил я. — Неужели вы могли подумать, что я замешан в этом ужасном преступлении?
Лестрейд пожал плечами.
— Такова моя работа, — сказал он. — Я обязан проверять все поступившие сообщения. Наоборот, я бы получил взыскание, если бы не зашел к вам.
— Но… послушайте, ведь в сегодняшней газете мистер Монро заявил, что убийца скрывается в Уайтчепеле!
Лестрейд снова пожал плечами и сказал недовольно:
— Наш начальник может заявлять что угодно. А мы бегаем, как легавые собаки.
После его ухода я еще раз, более внимательно, просмотрел вчерашние и сегодняшние газеты. Огромные заголовки, отчеты о всех трех убийствах, сообщения сотрудников Скотланд-Ярда и — много, слишком много — очевидных домыслов журналистов.
Я посвятил газетам в тот день весь досуг, в клуб так и не попал, сразу поехал к моей Мэри и отправился с ней в театр.
Неделю спустя с континента прибыл Холмс, но история с убийствами проституток его не заинтересовала. Свежих следов преступлений уже не было, их давным-давно затоптали полицейские и журналисты, черпать же сведения из газет было бессмысленно — ознакомившись с ними, Холмс с раздражением заявил, что с тем же успехом можно составить себе мнение об этих убийствах, прочитав, скажем, Ветхий Завет.
Потом разговоры о них начали затихать, пока однажды утром, читая газеты, Холмс в раздражении не воскликнул, отбросив «Таймс» в сторону:
— Наша полиция впадает в маразм!
Я поднял газету и посмотрел, что могло вызвать раздражение Холмса. Тот между тем, просматривая «Дейли газет», с отвращением проговорил:
— И здесь то же самое. Положительно, наша полиция представляет собой пример вопиющей некомпетентности!
— О чем вы? — спросил я.
Холмс ткнул в факсимильную копию какого-то письма, опубликованную в «Дейли газет». В «Таймс» было точно такое факсимиле.
«Я, как и прежде, занимаюсь разборкой со шлюхами и не остановлюсь, пока не сяду. Последнее дельце выгорело просто великолепно. Я не дал этой бабе даже пикнуть. Как, интересно, вы сможете меня поймать? Я люблю свою работу и перейду к новым делам. Вы скоро обо мне услышите. Когда пойду на следующее дело, отрежу бабе уши и пришлю в полицию. Мой нож остер. Всего хорошего. Преданный вам Джек Потрошитель».
— Монро надеется, что кто-нибудь опознает почерк! — с сарказмом сказал Холмс. — Да, конечно, если этот самый Джек Потрошитель все время пишет левой рукой.
Я внимательно изучил образец почерка.
— А на мой взгляд, это нацарапал какой-то субъект, едва ли часто упражняющийся в каллиграфии. Вряд ли он долго посещал школу. И этот жаргон…
— Эту записку написал человек, который имеет привычку нанизывать слова в предложения — держу пари, что это профессиональный газетчик. Обратите внимание, что все фразы выстроены в соответствии с определенной логической схемой. И обратите внимание на буквы «эм» и «дабл-ю». Они прямо-таки выдают человека, знакомого со стенографией, даже если он и пишет левой рукой, — сказал Холмс. — Эта записка — подлог самого дурного вкуса, Ватсон. Разве не отвратительно сочинять подобные опусы для того, чтобы разогреть погасший интерес к нераскрытому преступлению?
— Вот вы бы и взялись его раскрыть, — заметил я.
Холмс негодующе фыркнул:
— Я достаточно высоко себя ценю, чтобы тратить время на поиски опьяневшего от крови сутенера.
— Но это же настоящий сумасшедший!
Холмс покачал головой:
— Этот субъект, без сомнения, с патологическими сдвигами в психике, но все же вполне вменяемый. Без сомнения, он знает, чего хочет.
Наш разговор происходил двадцать девятого сентябри утром, в девятом часу. Когда Холмс ушел по своим делам — он вел в то время не очень, в общем-то, интересное дело об установлении личности — на Бейкер-стрит неожиданно приехала Мэри Морстен. Я был рад ее видеть, но она была огорчена отсутствием Холмса, потому что ее школьная подруга срочно нуждалась в помощи. Я все же уговорил дам выпить чаю с кексом, который испекла миссис Хадсон, наша заботливая хозяйка, и изложить свое дело мне — возможно, я сумею справиться с ним не хуже Холмса. Дело, собственно, оказалось пустяковым — Холмс взялся бы за такое разве что из любезности к мисс Морстен, к которой, он знал, я питаю нежные чувства. Подругу Мэри, миссис Уитни, беспокоило исчезновение мужа, однако ничего таинственного в его исчезновении не было. Мистер Уитни — весьма приятный и вполне достойный молодой человек — начитавшись кое-каких книг, увлекся, как экспериментом, курением опиума и, к сожалению, так и не смог прекратить это занятие раньше, чем оно превратилось в пагубную привычку. Он начал пропадать в низкопробных притонах Ист- Энда — миссис Уитни даже знала, какой именно притон он посещает чаще других, но появиться там порядочной женщине было попросту невозможно, и ей была необходима помощь мужчины.
— Зачем же вам ждать Холмса? — спросил я. — Я сейчас же поеду в Ист-Энд и разыщу вашего мужа.
Тут обнаружилось, что я, разумеется, не знаю, как выглядит мистер Уитни, а миссис Уитни в волнении не додумалась привезти с собой фотографию супруга. Пришлось съездить за фотографией к ней в Челси, потом завезти домой мисс Морстен, и было уже очень поздно, когда кэб доставил меня в тот подозрительный район, где находилась опиумокурильня. К моему облегчению, я увидел, что здесь довольно часто попадаются полицейские — видимо, после этого наглого письма, признанного Холмсом подложным, Скотланд-Ярд счел необходимым увеличить количество патрульных. Я с трудом нашел притон, довольно долго, угрожая полицией, толковал с хозяйкой — старухой самого зловещего вида, однако старая карга делала вид, что не понимает, о ком я толкую, и твердила, что изображенного на фотографии человека в жизни не видала. Мне пришлось учинить чуть ли не обыск, чтобы убедиться, что, по крайней мере, сейчас мистера Уитни в притоне нет. Естественно, что на это ушло очень много времени, и когда я вышел на улицу к ожидавшему меня кэбу — кэбмен, кстати сказать, был очень недоволен, что его заставили ждать так долго, — ночь пошла уже на третий час.
Я велел ехать на Бейкер-стрит, но едва мы успели свернуть на ближайшем перекрестке, как нас остановили.
Совпадение было почти невероятным, однако для меня оно оказалось прямо-таки ужасающим: в эту
