выглядел невозмутимым.
— Не могу ли я поговорить с мистером Верне? — громко спросил он.
Молодая женщина, которая играла наперсницу героини в первой пьесе и развязную дочь трактирщика — в последней, указала куда-то в глубину комнаты.
— Шерри! Шерри Верне! — позвала она.
Молодой человек, который поднялся на ее зов, был весьма худощав; на самом деле он не был столь привлекателен, каким казался по другую сторону рампы. Он окинул нас насмешливым взглядом.
— Неужели я имею честь лицезреть?..
— Меня зовут Генри Кэмберли, — произнес мой друг, слегка растягивая слова. — Вы могли обо мне слышать.
— Должен признаться, что такого счастья мне не выпало, — ответил Верне.
Мой друг преподнес актеру тисненую визитную карточку. Тот посмотрел на карточку с неподдельным интересом.
— Антрепренер? Из Нового Света? Бог мой. А это?.. — Он посмотрел на меня.
— Это мой друг, мистер Себастиан. Он не из нашего цеха.
Я пробормотал что-то по поводу того, как мне понравилась постановка, и пожал актеру руку.
Мой друг сказал:
— Вы когда-нибудь бывали в Новом Свете?
— Мне еще не выпадала такая честь, — признался Верне, — хотя это всегда оставалось моей заветной мечтой.
— Ну-с, дорогой вы мой, — сказал мой друг с непосредственностью выходца из Нового Света, — может быть, вам и повезет воплотить вашу мечту в жизнь. Вот эта последняя пьеса. Никогда не видел ничего подобного. Это вы написали?
— Увы, нет. Автор пьесы — мой добрый друг. Впрочем, это я изобрел механизм, который создает движущиеся тени. Лучшего вы на современной сцене не найдете.
— Вы не скажете, как зовут драматурга? Возможно, мне стоит поговорить с этим вашим другом лично.
Верне покачал головой:
— Боюсь, что это невозможно. Он человек с высокой профессиональной репутацией и не хочет делать свою причастность к театру достоянием общественности.
— Вот как, — мой друг вытащил из кармана трубку и сжал зубами мундштук. Затем он похлопал себя по карманам. — Простите великодушно, — начал он, — я, кажется, где-то забыл кисет с табаком.
— Я курю крепкий черный «шэг», — сказал актер, — но если вы не возражаете…
— Отнюдь! — искренне воскликнул мой друг. — Я и сам курю крепкий «шэг».
И он наполнил трубку табаком актера. Оба закурили, а мой друг расписывал перед Верне блистательные перспективы, которые ожидают труппу, когда она поедет с новой пьесой в турне по городам Нового Света, от острова Манхэттен до самой южной оконечности континента. Первым актом станет последняя из виденных нами сегодня пьес. Затем можно поведать, скажем, о власти Древних над человечеством и его богами или показать мир варварства и тьмы, которые неизбежно воцарились бы, если бы не присмотр и забота со стороны Правящих семей.
— Тем не менее автором всей пьесы должен быть этот ваш таинственный друг, и что в ней произойдет — решать только ему, — заметил мой друг. — Наша драма будет создана им. Зато я могу гарантировать вам многочисленную публику и значительную часть прибыли от спектаклей. Скажем, пятьдесят процентов!
— Это просто невообразимо, — откликнулся Верне. — Надеюсь, все эти перспективы не рассеются, как табачный дым!
— О нет, сэр! Ни в коей мере! — сказал мой друг, попыхивая трубкой и усмехаясь шутке актера. — Приходите ко мне в контору на Бейкер-стрит завтра утром, после завтрака, скажем, в десять, и приводите с собой вашего друга-драматурга, а я приготовлю контракты по всей форме.
После этого актер вскарабкался на кресло и захлопал в ладоши, призывая остальных к тишине.
— Дамы и господа! Я должен сделать объявление, — сказал он звучным голосом. — Этот джентльмен — Генри Кэмберли — антрепренер, и он предлагает нам отправиться с ним через Атлантический океан к славе и успеху.
Раздалось несколько радостных возгласов, а комик проворчал:
— Ну что ж, хоть придет конец селедке и квашеной капусте!
Все захохотали.
Провожаемые улыбками актеров, мы вышли из здания театра на окутанные туманом улицы.
— Дорогой друг, — начал я, — что бы вы там ни…
— Ни слова! — сказал он. — В этом городе много ушей.
И ни слова не было произнесено, покуда мы не наняли кэб. Забравшись внутрь, мы потряслись по Чари-Кросс-роуд.
И даже тогда, прежде чем сказать хоть что-нибудь, мой друг вынул трубку изо рта и вытряхнул пепел и остатки табака в небольшую жестянку. Он закрыл ее крышкой и спрятал в карман.
— Итак, — сказал он, — высокий найден, или я голландец! Теперь нам остается только надеяться, что жадность и любопытство Хромого Доктора приведут его к нам завтра утром.
— Хромого Доктора?
Мой друг фыркнул.
— Я его так зову. По следам и другим уликам было очевидно, что той ночью в комнату с Принцем вошли два человека: высокий, с которым, если только я не ошибаюсь, мы сегодня познакомились, и хромой, который распотрошил Принца как профессиональный хирург.
— Доктор?
— Именно. Мне неприятно это говорить, но мой опыт свидетельствует, что, когда врач идет по кривой дорожке, он становится более злобным и ужасным существом, чем даже худшие из обычных головорезов. Был ведь Хьюстон с его кислотными ваннами и Кэмпбелл, который привез в Илинг «прокрустово ложе»… — и в таком духе мой друг продолжал распространяться до самого конца пути.
Кэб остановился у обочины.
— С вас шиллинг десять пенсов, — сказал кучер. Мой друг бросил ему флорин — кучер поймал монету и прикоснулся к своей драной высокой шляпе.
— Премного вам обоим благодарен! — выкрикнул он, когда лошадь уже уносила кэб в туман.
Мы подошли к дверям нашего дома. Пока я отпирал замок, мой друг заметил:
— Странно. Наш кучер не обратил внимания вон на того господина на углу.
— Они иногда не берут пассажиров в конце смены, — сказал я.
— Бывает и так, — согласился мой друг.
Этой ночью мне снились тени, густые тени, которые заслоняли солнце, в отчаянии я взывал к ним, но они не слышали меня.
5. Косточка и кожура
Первым прибыл инспектор Лестрейд.
— Вы расставили своих людей на улице? — спросил мой друг.
