Дзержинского читаешь. Тоже мне!
— А ты читаешь, а что вычитываешь? Ничего. Глотнёшь начало да конец: кто, что сделал.
— Ну да. Про самое интересное.
— Про самое интересное… Ты же ни одной книжки полностью не прочёл!
— А зачем? Мне про главное узнать.
— Про какое главное?
— Про героизм, известно, — отозвался Юрка. — Что сделал и как. Вот Чкалов в Ленинграде под мостом пролетел. В Америку без пересадки слетал.
— Ну и что же? И то и другое — главное?
— А как же? — сказал Юрка. — Под мостом пролети попробуй-ка!
— А по-моему, и летать не надо.
— Трус ты, — сказал вдруг Юрка, — вот и говоришь. Трус! Ты сколько раз и по крыше отказывался пройти. Подумаешь, по крыше! И то ты отказывался. А всё потому, что боишься!
Юрка чувствовал своё превосходство над Павликом, считал себя лучше, смелее, умнее и был рад, что сейчас так удачно ему отвечал.
— Да, отказывался, — ответил Павлик. — Вернее, не отказывался, а зачем это? Что хорошего-то?
— Отказывался!
— Не отказывался.
— Ну, иди — пройди!
— И пройду.
— Вот и пройди!
— Ну и пройду!
— Идём тогда, — поспешно сказал Юрка, боясь, что Павлик откажется.
— Пойдём, — сказал Павлик.
Ребята молча дошли до амбарчика у берёз, за толстой стеной которого им так хорошо стрелялось. Крыша его была под острым углом и сбоку напоминала стоящую на переплёте книгу. Амбарчик был небольшой, и с одной стороны его наполовину замело снегом. Доживал он свой век на отшибе, и как раньше было удобно под его защитой стрелять, так теперь — заняться рискованным делом.
Павлик взобрался на сугроб, уцепился за слегу и, подтянувшись, залез на крышу. Стоя уже на коньке, он сказал:
— Зря это. Но раз ты… раз ты споришь со мной, я пройду.
Медленно и осторожно ступая, но не балансируя руками, он начал своё опасное путешествие по остроконечной крыше. Один шаг, второй… Остановился.
Юрка не спускал глаз.
— Ну, ну…
— Иду, иду, — отозвался Павлик. — Не торопи.
— Я не тороплю.
Ещё шаг, ещё, и вот он уже на другом конце крыши.
— Ну, — спросил Павлик, — прошёл или не прошёл?
— Прошёл, — тихо выдавил из себя Юрка.
— Не слышу, — сказал Павлик. — Нельзя ли прибавить громкости в вашем репродукторе?
— Прошёл, — повторил Юрка теперь уже более громко. — А вот с закрытыми глазами не пройдёшь! — вдруг нашёлся он.
— Ишь какой! С закрытыми глазами… А ты пройдёшь?
— Пройду.
— Ну давай!
— Давай сначала ты: всё равно уже на крыше.
Павлик нерешительно стоял на месте. Потом молча вынул платок, завязал им глаза.
— Подожди-ка, подожди! — закричал Юрка. — Щёлку оставил.
— Какую там ещё щёлку?
Юрка уже карабкался наверх. Через минуту он был рядом с товарищем и проверял, как легла повязка.
— Ну, где ты щёлку-то увидел? — спросил Павлик.
— Ну, нету, — пробурчал Юрка. — А бывает, оставляют. Идёт, а сам смотрит под ноги. Очень это интересно!
— Нету щёлки?
— Нету.
Павлик двинулся. Ему хотелось скорее разделаться с Юркой.
У Юрки заколотилось сердце. Он видел Павлика на фоне бледно-голубого неба, высоко-высоко над землёй… И сам он не пройдёт, и никто из ребят, наверное, не пройдёт, а свалиться вниз ничего не стоит…
Подняв осторожно ногу, Павлик долго нащупывал грань сбитых под острым углом досок. Вот под ногой снег, задержавшийся между двух тесин, вот гвоздь, вот сучок от полусгнившей доски… Наконец — угол. Поставил ногу, утвердился, теперь надо поднимать другую… Поднял, занеся её в сторону. Не туда! Правей! Правей!
«Может, остановить его? — подумал Юрка. — Сказать, что верю… Он тогда не пойдёт».
— Правей, правей! — закричал он, видя, как нога Павлика вот-вот ступит на скат.
Павлик вдруг как-то странно и неуклюже крутнулся и, подкосившись, упал на крышу. Он наткнулся на острый гвоздь и громко вскрикнул от испуга и боли.
Юрка, сам не зная как, схватился за слеги и, вися на них, почему-то болтая ногами, истошно закричал:
— Па-а-влик!
Прокричал ещё раз и только после этого спрыгнул в снег. Павлик лежал. Одна штанина была разодрана, и яркая кровь густой полоской блестела на теле.
Юрка, у которого стучало в висках, наклонился над другом. Павлик дышал часто и короткими вздохами. Юрка вскочил. Перепуганный, не зная, что делать, парнишка на миг оцепенел. Потом бросился к товарищу, снял с его глаз платок, но понял, что для перевязки платок не годится — мал.
— Паша, Паша, — трогая товарища за плечи, прерывающимся от волнения голосом говорил Юрка, — я сейчас что-нибудь принесу, чем перевязать.
Юрка выскочил из-за сарая и побежал по улице.
На крыльце стояла Мария Петровна, мать Павлика. В руках у неё были две книжки и тетрадь. Опять, наверное, несла своим дояркам литературу об уходе за скотом.
— Ты куда бежишь? — спросила она запыхавшегося Юрку.
И надо же было Юрке сдуру улыбнуться и по глупости сказать:
— Домой. А Павлик скоро будет…
— Придёт? — удивилась женщина.
— Да, — сказал Юрка.
— Гм… Непонятно…
— Сейчас придёт и дома будет, Мария Петровна.
А разве он не пойдёт к Коле? — Она посмотрела на мальчика. — Ты не путаешь? Что ты так дышишь?
— Бежал быстро, Мария Петровна. А Павлик… Павлик скоро будет.
— Странно, — произнесла Мария Петровна. — Тогда вот что: раз остаётся дома, пусть хозяйством
