— Не видать, — ответил Тимоха. — Поставил на мушку, ушли.
«Катерина и Митька… Что с ними будет?»
— У тебя ружье?
— А как же. Берданка. Система «Гра».
— Как же ты в потемках мушку видишь?
— Смеяться станем завтра, Роман Гаврилович. Завтра вас на народный суд выведут.
— На суд так на суд. А все ж таки, Тимоха, открой. Ты бы нам хоть снежку в котелок навалил. Емельян при смерти. Череп напополам, ноги перебиты. Изо рта кровь ручьем.
За дверью молчали.
— Ты там один? — спросил Роман Гаврилович.
— А вам что?
— Как бы снежку…
— Я бы набрал, да дверь на замке. Ключ у начальника караула.
— А начальник кто?
— Петр. Через два часа прибудет. Его попросите.
— Он что, у вас главный?
— Теперича мы все равные. С сегодняшнего дня мы члены коммуны «Вольный труд».
— И ты, выходит, вольный? — вмешался Барханов.
— Мы все вольные.
— Тогда погляди, замок крепкий? Нельзя ли сковырнуть? Ломом бы как-нибудь…
— Прекрати разговоры! — крикнул Тимоха.
— Обожди! Послушай, ТнмкаІ — взывал Роман Гаврилович, но ответа не было. И шагов не стало слышно. Наверное, часовой поднялся на край оврага.
— Перехвалил ты своего безотказного комсомольца, — буркнул Барханов.
Пока шел разговор, участковый упорно выискивал возможность какого-нибудь подкопа. Окна, огражденные чугунной решеткой, были слишком узки. А вот некоторые плиты каменного пола, приподнявшиеся, когда часовенка сползла в овраг, внушали надежды. Под плитами старое, рыхлое основание. А дальше песок, подкоп и выход в овраг, на волю.
На беду, инструменты Емельян хранил в соломенной клети, неподалеку от часовенки. Приходилось действовать кочергой, ножом и руками.
— Мужички-то вроде всерьез смуту затеяли, — заметил Емельян.
— Не смуту, а контрреволюционный мятеж, — поправил Барханов. — Это же надо как организовались: и часовые, и оружие, и караульный начальник… Только верховного командующего не хватает.
— А что мы могли сделать? — возразил Роман Гаврилович. — Ни связи, ни помощи. Сидим в Сядемке, как робинзоны. Куда руководство девалось?
— Вот оно. Я от сельсовета, Горюхин из района. Кого вам еще надо?
Плита не поддавалась. Барханов бросил погнутую кочергу и сел отдышаться.
— От Горюхина, как от козла молока, — Роман Гаврилович тоже понял, что с вековым камнем не совладать, и отступился. — Емельяна избили, можно сказать, по его прямому наущению. Тоже мне руководство. Почему он в «Усладе» отсиживается? Где Догановский?
— Районную верхушку срочно вызвали в округ на инструктаж, — объяснил Барханов. — Из Москвы важная директива пришла.
— Потонули вы в этих директивах.
Мимо окна кто-то прошел. Замок защебетал. Все смолкли. Дверь отворилась, и, к великому изумлению пленников, в часовню ступил кузнец Кабанов.
Он перекрестился и буднично, словно забрел на огонек, проговорил:
— Может, не ко времени. Прямо беда. У меня к вам, граждане начальники, просьба. Бежите отседова, пока не поздно. Не умножайте смертоубийства.
— Какого смертоубийства? — скосился на него Роман Гаврилович.
— Обыкновенно какого… Макуна прикончили.
— Когда? — вскочил Барханов.
— Кто знает. Пошел к нему Генька, а он вилами проткнутый.
— Петр? — спросил Роман Гаврилович.
— Не иначе. Вот бандюга! Вовсе ума решился.
— Где Тимофей?
— В Хороводы побег, — ответил Кабанов. — Я ему сказал, что от Верки письмо пришло. Он туда и устремился. Просил покараулить, а я с полным удовольствием… Бежите. Вас кончать постановили.
— Мы-то убежим, — сказал Барханов. — А ты-то как?
— А что я? От Верки, правда, письмо принесли. Дуванов сказал.
— Не в том дело. Мы убежим, а с тебя спросят.
— Обо мне речи нет. Схоронюсь. Ихняя заваруха больше суток не протянет. Там с Петром запятая вышла. Они его атаманом поставили, а он убег.
— Кто они? — спросил Барханов.
— Кто их знает. У них, вишь, штаб гдей-то секретный. Туда Дуванов касательство имеет. Смеялся, что у них свержение самодержавия: Петра великого с поста скинули.
— Небось заповеди не выполняет, — вставил Барханов.
— Кто их знает, за что. Он с ними вроде подрался, да сгинул. Чего ему ждать? Глядишь, завтра Чека заявится. Станут разбираться, почему Емельяна били, в меня упрутся… На что мне это надо? Раскулачивайте меня, как честного кулака. Лишь бы шуму не было…
— Шуму не будет, — проговорил Барханов. — Обещаю. Ступайте домой… Да, а как вы замок отомкнули?
— Так ведь я его вешал, — игриво сощурился Кабанов, — а у замка завсегда два ключа… Мне идти?
— Минуточку, — остановил его Барханов. — С вами выйдет товарищ Платонов. А меня и секретаря комячейки вы запрете.
— Как запру? — разинул рот Кабанов.
— Так, как было. На замок.
Роман Гаврилович хотел что-то возразить, но Барханов остановил его вопросом:
— Оружие при вас? Нет? Следовательно, остаться при секретаре ячейки придется мне. А вы скачите в район. Доложите обстановку. Все. Споры отставить… Итак, гражданин Кабанов, с вами выйдет товарищ Платонов. Вы нас запрете и ему отдадите ключ. Подождите. Вам придется задержаться на посту до прихода Тимофея.
— Не-е, здесь я стоять не стану!
— Нехорошо, гражданин Кабанов. Вы же Тимохе обещали.
— Да на что вам-то здесь оставаться?
Кабанов глядел скорбным взглядом мученика, хоть на божницу ставь.
— Неужели непонятно? Нам, а по-моему, и вам важно, чтобы Тимофей возможно дольше не поднимал паники. Ну, пока. И, пожалуйста, тише.
Так и порешили. Нацепив замок, Роман Гаврилович спросил:
— На один оборот было замкнуто или на два?
— На два, — вздохнув, ответил Кабанов.
— И мы запрем на два… Спасибо, Гордей Николаич. До скорого свиданья.
Погода меж тем портилась. Холодный северный ветер гнал поземку. Кое-где по-ночному, безадресно брехали собаки.
Прежде чем бежать к Пошехонову, Роман Гаврилович направился домой. Надо было надеть под пальто теплый жилет, сменить рваные домашние чоботы на добротные бурки, взять наган и предупредить Катерину, чтобы заперлась на все замки.
Деревня притаилась. Редко где горел свет. За изгородью конюшни мерцал кочующий огонек. «Пошехонов на трудовом посту, — обрадовался Роман Гаврилович, — сперва прикажу готовить подводу, а
