кричи.
Поле нашей бригады лежит на уклоне: одним длинным краем тянется вдоль грейдера, другим краем упирается в реку — в прибрежный тальник да ракитки. Ракитки стоят у воды зеленой стеной, перепутавшись ветками, и не поймешь, где чей листочек. Как встали друг возле дружки, так и выросли обнявшись. Среди листвы попадаются укромные лужайки, открытые на воду. Там купаться ловко — никто не видит, ровно купейные места. Вышла на бережок, слышу, за кустами крик:
— Я и культиватор пригнал! Диски приладил! Никакого риска! Цепляй — и поехали!
Гляжу, на травке загорает Игорь Тимофеевич, а возле него Пастухов машет руками, доказывает свою правоту.
Прислушалась — все одно и то же: председатель — ретроград, не позволяет перейти на четвертую скорость, не понимает, что на четвертой передаче усилие на крюке — девятьсот килограммов, а на рыхление нужно шестьсот от силы. На сегодняшний день в скоростях одно спасенье — стебли вымахали на метр, завтра к междурядьям не подступиться.
Игорь Тимофеевич грелся на солнышке и слушал, закрыв глаза. Возле него лежала брошюра «Наш край» и на ней — часы.
Человек он был ценный, с головы до ног засекреченный, и не только должности, но и адреса, где работает, не имел права никому объявлять.
Чтобы не создавалось ложного представления об нашем руководстве, я пояснила, что председатель категорически запретил самовольно забавы с техникой и издал приказ повсеместо работать на узаконенных скоростях. Сделано это в основном для пользы Пастухова, чтобы уберечь его от лишней неприятности. Кроме того, Лариса выделена наблюдать за правильной работой механизмов. А то у нас некоторые орлы, не буду называть фамилий, повадились на дизелях домой ездить.
Игорь Тимофеевич посмотрел на часы, повернулся на бок и сказал Пастухову:
— В одиночку вам этого дела не пробить. Сколотите небольшой коллектив.
— Да я старался. Все отлынивают.
— А вы обращались к самым чутким слоям населения, — сказал он лениво, — к девчатам?
— Они больше всех и смеются.
— А вы начинайте с малого. С одной. И имейте терпение. Прежде всего добейтесь, чтобы она поверила не в скоростную механизацию, а в вас лично.
— Э-э! — безнадежно махнул рукой Пастухов. — Я лучше в ЦК буду жаловаться.
— Одно другому не мешает. Как только она станет вздыхать возле вас, дело, как говорится, в шляпе. Она станет верить во все, что вы захотите. Вы будете шептать — шестьсот килограммов на крюке, а у нее сердечко закатится
— Такая чудачка мне не подходит! Это не шутки, а ускоренный режим. Мне нужен помощник с характером.
— Когда она уверует в вас, вы позавидуете ее характеру. Это будет существо, преданное вам и вашим идеям. Она для вас каменные стены пробьет.
— А где найдешь такое существо? — Пастухов смущенно улыбнулся и украдкой посмотрел в мою сторону, дурачок.
Издали доносилось туканье пожилого трактора.
— Слышите? — спросил Игорь Тимофеевич. — Да, да. Расторгуева Лариса. Она вам что, не по вкусу?
— Да что вы! — отмахнулся Пастухов. — Она же приставлена наблюдать за механизмами.
А верно, как бы хорошо сбагрить нашего Раскладушку на Ларису. Маюсь полмесяца и тем не менее не могу поручиться за его дальнейшее поведение. Извелась я с ним. Помню, убеждаю его в парке и чувствую — сама себе противна. Убеждаю, а самой охота, чтобы не слушался, чтобы возражал, спорил. Разозлилась я тогда и на него и на себя, вовсе нервы разыгрались… Ну его к шуту. Кому ни скажу, все обмирают, как это я решилась добровольно взвалить на себя такую ответственность. А Лариска — девчонка свободная, нагрузок особых нет — вот и пускай займется. Замуж за него ей идти, конечно, не обязательно, а удержать, случаем, от неразумных скоростей или от излишних высказываний в адрес руководства она вполне в состоянии.
— Скажите, Игорь Тимофеевич, — спросил Пастухов, — когда вы видите девушку, красивую конечно, вас не останавливает мысль, что не может не быть человека, который любит ее?
— Да вам-то что за дело?
— Как что? Это же не прохожий, а человек, который ей дорог. И лезть в чужие отношения, ломать их… Это что-то… Вроде воровства что-то.
— Вы, Пастухов, слишком застенчивы.
— Может быть.
— А конфузливость ваша оттого, что вы возбудимы выше нормы. Вас слишком волнует женский пол, вот вы и держите душу на тормозах. А бояться нечего. Налаживайте контакты с Расторгуевой! У меня бы давно трактора рысью бегали!
— Это верно! — сказал Пастухов.
Он решительно сорвал веточку, пошел в поле, но остановился на пути и стал жевать листочек.
— Ну, а после? — спросил он.
— После чего?
— Ну если образуются отношения… И она захочет все время.
— А! К тому времени вы прогремите на весь Союз, — устало отмахнулся Игорь Тимофеевич. — Тогда ее придется, как в песенке, хоть пропить, хоть прогулять, или в карты проиграть.
Пастухов стоял и обдумывал. Игорь Тимофеевич вздохнул:
— Вот что! Тут у меня два билета на субботу. Заслуженный артист проездом дает концерт. Берите и приглашайте Ларису.
Пастухов оглядел билеты с обеих сторон, как фальшивые, почитал, что написано. Потом дураковато ухмыльнулся и пошел.
— Давно он у вас? — поинтересовался Игорь Тимофеевич.
Я сказала, что около года.
— И ни одна его не зацепила?
— Нет… Бегала, правда, Грунька, да не поймешь, что у них было…
— Какая Грунька?
— Письмоносица наша — Офицерова. Закусихинская. Поездом ее зарезало.
Игорь Тимофеевич стал расспрашивать подробней.
Я напомнила ему, что за Слепухиным у нас существует Демкина горка. Там товарняки-тяжеловесы замедляют ход. Вот Грунька и повадилась цепляться за платформы. Особенно зимой — попутных машин не дождешься, а пешей, в буран, на почту бегать не больно охота. Вот она и цеплялась. У ней там приступочка была складена, чтобы ловчей прыгать. До почтового отделения доедет и на всем ходу в сугроб. Один раз с ней Митька увязался. Вскочить — вскочил, а спрыгнуть струсил. И завезли его, раба божия, до самого Мценска. А там небось штраф содрали.
То ли мне показалось, то ли на самом деле — Игорь Тимофеевич вроде бы задумался. Кажется, он выдумывал что-то уточнить, но не знал, как подступиться.
Наконец как будто решился, но тут вернулся Пастухов, и убитый вид бригадира отвлек его.
Пастухов сел на траву и стал жевать былинку. Сидит молчит, локти и колени торчат во все стороны — не парень, а противотанковое препятствие.
Игорь Тимофеевич переждал немного и, ничего не дождавшись, спросил, как дела.
— Буду в ЦК писать, — сказал Пастухов.
Видно, бригадир был недоволен своим заходом.
— А нос вешать рано, — сказал Игорь Тимофеевич. — Как вас встретили?
— Нормально. Проехал гонку.
— А она?
— Она спала на полянке… Шел на второй скорости. На крюке тысяча триста килограммов, а надо не больше шестисот. Комедия.
— Действительно, обхохочешься. На заслуженного — договорились?
