Реально смешное фэнтези

Голливуд, да к тому же знаменитая Гоуэр-стрит, известная посвященным под названием Галли.[51]

На улице толпилось такое количество мужчин в ковбойских костюмах, что непосвященные могли подумать, будто идет подготовка к ежегодному перегону скота в Додж-Сити. [52] Толпа ковбоев всколыхнулась, по-видимому подгоняемая криками стоящего на тротуаре темноволосого человека с покрасневшими глазами, на котором были выцветшие хлопчатобумажные брюки, заношенная рубашка цвета хаки и мокасины.

— Усскоглазые, мексиканские и бледнолицые, очистите каньон! — командовал человек, адресуясь в первую очередь к группе воинов в боевой раскраске и перьях. — Остаффьте запечатление индейских аборигенофф фактическим индейским аборигенам! К тепе, к тепе обращаюсь я, Маркус Гарви Дут-Хит, претендующий под именем Марко Громопой! Ты будешь вешать мне макароны на уши, бутто твоя папушка была полнокровной индейкой из племени чероки, да?

М. Г. Дут-Хит, иначе Марко Громобой, надувшись, произнес:

— Я тебе отвечу, Амос Пташка, да! Знай, что палки с камнями и стрелы с мушкетными ядрами могут повредить мои кости, а этнографические эпитеты относятся к тем, кто обзывается ими!

Оставив позади индейские разборки, Дороти и ее пошатывающийся спутник столкнулись с молодым человеком воинственного вида, державшим плакат, на котором было написано:

СЪЕМЩИКИ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ «НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИХ» ФИЛЬМОВ! ПРЕКРАТИТЕ КЛЕВЕТНИЧЕСКОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ «ПОМЕШАВШИХСЯ УЧЕНЫХ»! НАУКА — НАДЕЖДА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!

Шестидесятые еще не наступили, однако первые ласточки уже давали знать о себе.

Потихоньку они добрались до территории с бараками, огороженной колючей проволокой и напоминавшей концентрационный лагерь. Косивший под обезьяну приятель Дороти, достав обе бутылки, опустошил их и выбросил.

Затем он приблизился к проходной, впервые за все это время довольно правдоподобно изображая подпрыгивающую обезьянью походку. Навстречу ему вышел седовласый человек с лучезарной улыбкой на устах.

— Просто не верю своим глазам! Доброе утро, мистер Бартлет Босворт! — вскричал он. — А я не далее как вчера вечером говорю своей старухе: «А знаешь, рыбка, кого я встретил сегодня на студии?» А она спрашивает: «Кого?» А я отвечаю: «А помнишь Барта Босворта, который играл приятеля Греты Гарбо, а потом еще взрослого красивого сына Мари Дресслер?» А она говорит: «Ну конечно! А чем он занимается сейчас?» А я отвечаю ей: «А он изображает гориллу в новой ленте Альфа Шматца, короля малобюджетного кино». А она говорит; «Какой позор!» А я…

Барт Босворт прервал его, выдавив заплетающимся языком из-под своей маски:

— Соберите со своей старухой все свои сожаления, поделите их пополам и запихайте себе в глотку! — С этими словами он двинулся через проходную.

Седовласый человек уже без улыбки кивнул на Дороти:

— А это еще кто?

— А кто это может быть, по-твоему? Мирна Лой? Это моя дублерша, и дураку ясно.

Вахтер переключился на других посетителей, а две гориллы, миновав вывеску «СТУДИЯ АЛЬФРЕДА ЭММАНУЭЛЯ СМИТ-ШМАТЦА. ДОСТУПНОЕ РАЗВЛЕЧЕНИЕ ЗА ДОСТУПНУЮ ЦЕНУ», поплелись вглубь территории. Они все шли и шли куда-то, но Бартлет Босворт вроде бы знал куда.

И вдруг они оказались на какой-то прогалине в джунглях. Дороти издала вопль, выражавший изумление, а Барт Босворт, чрезвычайно громко и устрашающе икнув, повалился на синтетический дерн и захрапел.

Его монотонное маловыразительное гудение было прервано громким хлопком — это шлепнул себя ладонью по лбу человечек в режиссерской униформе, включавшей повернутую козырьком назад шапочку и, по общему мнению, давным-давно вышедшую из моды.

— Опять! — прокричал он. — Опять! Вчера — в стельку, позавчера — в стельку! Поднять его! Горячий кофе, бензедрин — если есть у кого-нибудь, — мешок со льдом. Поднимите его, сделайте его трезвым!

Сморщенный старичок, имевший вид закоренелого подхалима, крутясь во все стороны, завопил:

— Конечно, босс! Сию минуту, босс! Эй, вы! Горячий кофе! Лед! Бензин!

Однако остальные восприняли призыв режиссера скептически.

— Бесполезно, мистер Шматц, — вздохнула женщина, держащая в руках листки сценария.

— Не поможет, Альфи, — прогудел мужчина за кинокамерой.

— Нам не удалось протрезвить его ни вчера, ни позавчера, — бросил блондинистый парнишка в рубашке цвета хаки, шортах и пробковом шлеме.

Молодая грудастая блондинка в такой же униформе раздраженно объявила пронзительным голосом, что она «по горло сыта этим алкоголем и всем прочим» и «сейчас же пойдет и сядет в уборную».

— Надо найти кого-то другого на роль гориллы, — посоветовал кто-то.

Мужчина в перевернутой шапочке громогласно простонал в мегафон.

— В малобюджетном фильме ни один не может содержать дополнительную гориллу в платежной ведомости! — прокричал он. Затем, обратив гневный взгляд на грудастую блондинку, он добавил: — Также я не даю большую ценность всяким театральным капризам звездам высшего света! Также поэтому в малобюджетном фильме высший свет не совсем такой высокий!.. Что? Найти кого- то другого? Как найти кого-то другого? Где найти кого-то другого? Изображение роли гориллы — это вымирающее искусство! Гориллин костюм стоит целое состояние! Как вы себе воображаете? Если б у меня было состояние, снимал бы я малобюджетные фильмы?

Поскольку все молчали, он ответил себе сам:

— Нет!

Внезапно на лице у него появилось трудноинтерпретируемое выражение. Он приложил одну руку к уху, а другой заслонил глаза от света.

— Но подождите. Слушайте. Наблюдайте. Только что, перед тем как этот окаянный появился здесь в дымину пьяный, разве не слышал я громкий вопль, ясно выражающий изумление и тревогу? Решительно слышал. О'кей. Замечательно. Кто вопил?!

Послышались голоса, отрицавшие наличие каких-либо воплей. Все приложили руки к ушам и ко лбам. И очень скоро все указательные пальцы вытянулись в одном направлении. Дороти, поняв, что ее запеленговали, вышла из укрытия, застенчиво потупившись.

Альфред Эммануэль Смит-Шматц, или Альфи (тот самый), убрал руки от уха и лба и хлопнул в ладоши.

— Дотти! — воскликнул он. — Не только избавила ты меня от этой Сандры, которая сплетница! Ранним утром сегодня я имел телефонный звонок от моего тридцатилетнего приемного сына, который зануда: «Мамочка так напугана! Она клянется, что никогда больше не покинет водолечебный курорт в Хот-Спрингсе!» А ты по-прежнему излучаешь сообразительные визги. И с выражением! У Бартлета Босворта никогда не было выражения в визгах. Такова планида этих звезд молчаливого кино: писк они могут излучить, визг — никогда. Ты быстро подвергаешься дрессировке, Дотти? Да? Замечательно! Даю тебе целых шестьдесят секунд на то, чтобы выдрессировать эту сцену… Уже готово? О! А! У! Свет! Камера! Наезд на Дотти, великолепную юную леди-гориллу! МОТОР! Начали!

* * *

Дальнейшие события принадлежат истории кинематографии, даже если значительная их часть не подлежит огласке в среде киноманов, в разделах светской хроники и во всем остальном свете. Альфи Шматц, король малобюджетного кино, был поначалу несколько обескуражен, узнав, что Дороти не может изображать роль гориллы постоянно, а только в ту неделю, когда на острове Суматра полнолуние.

Всю первую неделю после суматросского полнолуния Дороти в своем обычном виде с добавлением накладных бедер и груди участвовала, невзирая на слабые протесты общественности, в съемках научно- фантастического фильма, исполняя роль дочери помешавшегося ученого. В течение второй недели Дороти похищали из разнообразных переселенческих крытых повозок, а затем Марко Громобой и Амос Пташка