смеяться, а третий в роду будет смеяться против своей воли.
Это, конечно, только рассмешило Зигфрида, ибо он не знал, что это волшебник, и не боялся его. Но на следующий день ему пришлось поверить этим словам. Он не мог больше смеяться. Он даже улыбаться не мог. Как он ни старался, он был не в состоянии изогнуть свои губы в улыбке.
Это буквально отравило Зигфриду жизнь. Он не на шутку заболел. Призвали на помощь самых знаменитых докторов, но они были бессильны. Возможно, он не так уж и расстраивался бы, если бы проклятие на нем кончалось, но когда Зигфрид увидел, что его новорожденный сын не может рассмеяться, как и он сам, то захандрил по-настоящему и вскоре умер. Фриц, узнав о семейном проклятии из рукописи, хранившейся в потайном ящике старого сундука (Зигфрид не рассказал о нем своему сыну, и, кроме него, никто не знал об этом), решил, что на нем род должен кончить свое существование вместе с проклятием. Таково объяснение необычайного недуга барона Гумпфельхиммеля, — завершил свой рассказ Ганс.
— Да, история, что и говорить, странная, — заметил я. — Но мне кажется, из нее нельзя вывести никакой морали.
— О нет, можно, и весьма поучительную, — возразил Ганс.
— Какую же?
— Не смакуй собственные шутки, — ответил Ганс. — Если бы Зигфрид фон Пепперпотц не стал насмехаться над стариком, когда тот вернулся, то не был бы проклят, и мне нечего было бы рассказать вам.
Нил Гейман
Дело сорока семи сорок
Нил Гейман (Neil Gaiman, род. 1960) — наиболее известен как автор комиксов
Сижу я, значит, у себя в конторе, виски попиваю да от нечего делать начищаю пушку. На улице льет и льет — в нашем прекрасном городе это дело обычное, что бы там ни говорили в туристическом агентстве. А мне наплевать. Я же не в туристическом агентстве работаю. Я частный детектив, причем из лучших, хотя по первому впечатлению этого и не скажешь: стены в конторе облупились, за аренду давно не плачено, и виски у меня кончается.
В общем, дела идут паршиво, куда ни посмотри. В довершение всего я прождал единственного за неделю клиента целую вечность на углу нашей улицы, но так и не дождался. Клиент говорил, мол, заплатит как следует, но за что именно — осталось для меня тайной, поскольку ему срочно понадобилось в морг.
Поэтому, когда в контору вошла эта дамочка, я было решил, что мне наконец улыбнулась удача. — С чем пожаловали, леди?
Она поглядела на меня так, что от этого и у тыквы вспотели бы ладошки, а лично мое сердцебиение подскочило до трехзначной цифры. У дамочки были длинные светлые волосы и фигурка, от которой сам Фома Аквинский забыл бы свои обеты. Вот и я забыл, что давно зарекся брать дамочек в клиенты.
— Что скажете на пачечку зеленых? — говорит она этак с хрипотцой и сразу по существу.
— Подробнее, сестренка.
Не хотелось показывать ей, что бабки нужны мне до зарезу, поэтому я прикрыл рот рукой: нельзя же при клиенте слюни пускать.
Открывает она сумочку и достает оттуда фотографию — глянцевую, десять на пятнадцать.
— Узнаете этого человека?
Кто есть кто, мне полагается знать по долгу службы.
— Ну как же, — говорю.
— Он мертв.
— Это мне и без тебя известно, детка. Делу его лет в обед. Несчастный случай.
Взгляд у нее стал такой ледяной, что хоть на кубики раскалывай и кидай в коктейли.
— Мой брат погиб отнюдь не в результате несчастного случая.
Я поднял бровь — при моей профессии положено обладать всевозможными поразительными умениями — и говорю:
— Ага, брат, значит?
Занятно: мне почему-то сразу показалось, что она не из тех, у кого бывают братья.
— Я Джил Болтай.
— Так, значит, Шалтай-Болтай[55] был твой брат?
— И он вовсе не свалился со стены во сне, мистер Хорнер. Его столкнули.
Если это правда, то дело становится интересным. Этот пай-мальчик вытаскивал изюминки из всех подозрительных пирожков в городе, и мне на ум сразу пришло человек пять, которые предпочли бы, чтобы он свалился со стены как-нибудь сам по себе.
Или не совсем сам по себе.
— А к копам ты с этим ходила?
— Не-а. Королевская рать не желает разбираться с его гибелью. Говорят, они и так сделали все возможное, чтобы собрать Шалтая-Болтая после падения.
Я откинулся в кресле.
— А тебе во всем этом какой интерес? Зачем я тебе понадобился?
— Я хочу, мистер Хорнер, чтобы вы нашли убийцу. Я хочу, чтобы его передали властям. Я хочу, чтобы его припекли как следует. Ах да, еще один пустячок, — добавила она как бы между прочим. — Перед смертью у Шалтая при себе был такой небольшой желтый конверт с фотографиями, которые он собирался мне передать. Медицинские фотографии. Я учусь на медсестру, и они мне нужны, чтобы подготовиться к выпускным экзаменам.
Я подробно проинспектировал свои ногти, а потом поднял глаза и посмотрел ей в лицо, прихватив по дороге наверх кусочек талии и пару наливных яблочек повыше. Да, экстерьер что надо, хотя аккуратный носик чуточку поблескивает.
— Заметано. Семьдесят пять баксов в день и двести по результатам.
Она улыбнулась — желудок у меня сделал двойное сальто и улетел на орбиту.
— Получите еще две сотни, если добудете те фотографии. Знаете, мне очень-очень сильно хочется стать медсестрой.
И кладет мне на стол три полтинника.
Я быстренько организую на небритой роже дьявольски соблазнительную ухмылку.
— Слушай, сестренка, а давай-ка сходим пообедаем? Я только что раздобыл немного деньжат.
Она невольно вздрогнула и пробормотала что-то насчет слабости к коротышкам. «Молодец, Джеки- дружок, — похвалил я себя, — попал в десятку». А потом наградила меня такой улыбочкой, что от нее Альберт Эйнштейн перепутал бы минус с плюсом.
— Сначала разыщите убийцу моего брата, мистер Хорнер. И фотографии. А потом поглядим — вдруг сговоримся?
Она закрыла за собой дверь. Может, на улице и шел дождь, но я этого не заметил. Мне было наплевать.
В нашем городе есть места, не упомянутые в путеводителях, которые выпускает туристическое агентство. Места, где полицейские ходят по трое, если вообще там когда-нибудь появляются. При моей
