— Давайте сделаем так — потребуем у Баранова больницу, а то, что Карцев звал его, не скажем. А там, в больнице, если ему нужен Баранов, пусть вызовет официально, через доктора.
— Врача я вам дал, что еще? — раздраженно спросил Баранов.
— Его надо положить в больницу.
— Так ведь сказано: нет мест.
— Человек умирает.
— Не умрет.
— Но, если умрет, мы сообщим в Москву, что вы отказались положить его в больницу.
— Плохо вы здесь начинаете, Панкратов, — зловеще произнес Баранов.
Часа через три к дому подъехала больничная телега. Саша и Борис вынесли Карцева.
Кончился жаркий июньский день, с реки дул легкий ветерок. Карцев лежал с закрытыми глазами, дышал ровнее, спокойнее.
Вечером Лукешка опять сидела на завалинке в кожаных ичигах, обтягивающих ее маленькую ногу. Яркий платок покрывал голову и плечи.
Она подвинулась, приглашая этим движением Сашу сесть рядом.
Саша сел.
— Ну расскажи что-нибудь, Луша. Тебя ведь Лушей зовут?
— Лукешкой кличут.
— По-нашему Луша. Я тебя буду Лушенькой звать.
Она прикрыла рот платком.
— Нравится, Лушенька?
Она отняла платок ото рта, глаза ее смеялись.
— Ты работаешь, учишься?
— Отучилась.
— Сколько классов?
— Три, однако.
— Читать, писать умеешь?
— Умела, да забыла.
— Работаешь?
— Стряпка я. Где жить-то будешь?
— В Кежме.
— У… — разочарованно протянула она. — Далеко. У нас тут сослатые живут, много.
— Ты бывала в Кежме?
— Не, дальше леса не бегала.
— Медведя не боишься?
— Боюсь. Лонись мы в лес бегали за ягодой, а он как выскочит, ревет, аж дубрава колется. Мы в голос, да и к лодке. Ягоду жалко, а она тяжела, лежуча. Бросили. Он идет не браво, косолапит. Мы веслом пихаемся, а он в воду… Едва на гребях ушли, все ревем, обмираем… Ой, край… Приехали ни по што. Теперь на матеру не ездим, боимся.
Она говорила бойко, посмеивалась и в то же время смущенно прикрывала рот кончиком платка.
— Поедешь со мной в Кежму? — спросил Саша.
Она перестала смеяться, посмотрела на него.
— Возьмешь — поеду.
— А что там делать будем?
— Поживем. Тебе сколько жить-то в Кежме?
— Три года.
— Три года поживем, потом уедешь.
— А ты?
— Чего я? Останусь. Тут все-то так, поживут и уезжают. А может, обангаришься?
— Нет, не обангарюсь.
— Завтра на Сергунькины острова поедем. Айда с нами.
— Зачем?
