металлический, голос:
- Шаг вправо, шаг влево расцениваю как попытку к бегству, стреляю без предупреждения.
- Понятно, - Мишка потянулся так, что суставы хрустнули, и поглядел на небо. Темно, ни звездочки. И вдруг он подумал, что именно сейчас в этом дворе произойдет самое важное событие в его жизни. С этой минуты она полностью переменится и побежит по неведомому ему, но прекрасному руслу.
За спиной опять лязгнул дверной засов, еще кто-то шагнул через порог и стал рядом с Мишкой, Он покосился, но смог увидеть в темноте только высокую грузную фигуру.
Откуда-то из темноты, урча мотором, подкатил 'черный ворон'.
- Садись! - скомандовал конвоир.
Сначала Мишка, потом тот, второй, влезли в душную металлическую коробку. Автозак тронулся.
Костров удобно устроился в темноте и спросил:
- Что, едем в 'Таганку'?
- Нет, в Сочи, - ответил невидимый попутчик. - За что?
- Грабеж. А ты?
- Спекуляция.
- 'Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал...'
- Ты веселый больно. Закурить есть?
- Нет, все вычистили, псы.
- Плохо.
- Куда хуже!
Они замолчали. Машину нестерпимо трясло, и Мишка понял, что едут они переулками, по булыжникам. В 'воронке' стало совсем нечем дышать, в углу громко сопел Харитонов.
Когда же? Долго-то как...
- Слышь, друг, - спросил Мишка попутчика, - тебя как звать-то? А то...
Он не успел договорить. Машину тряхнуло, раздался скрежет железа, на Мишку навалилось что-то липкое и тяжелое. Но все это длилось какую-то долю секунды. Очнувшись, Костров понял, что лежит на полу, придавленный тушей Харитонова. В открытую дверь сочился ночной холодный воздух.
'Пора', - понял Мишка. Он стряхнул с себя попутчика. Харитонов заворочался, застонал.
'Жив, сволочь'. Мишка сильно тряхнул его за плечо.
- Бежим, слышь ты, бежим.
Мишка подтянулся на руках и спрыгнул на мостовую. За ним Харитонов. На мостовой лицом вниз лежал милиционер. Машина, ударившись о столб, нелепо накренилась, въехав в яму, зачем-то выкопанную у самого тротуара. В кабине кто-то стонал. Протяжно и страшно. Мишка наклонился, вынул из кобуры лежащего наган. А Харитонов уже поворачивал в проходной двор.
Они бежали минут двадцать. Мимо каких-то флигелей, мимо помоек и маленьких пузатых домов.
Наконец перелезли через забор и оказались в каком-то парке. Там они разыскали полуразрушенную беседку и спрятались за ее щербатой стеной.
- Данилов слушает.
- Все в порядке.
- Люди целы?
- Да.
- А машина?
- День работы.
- Хорошо. Он взял оружие?
- Взял.
- Приезжай немедленно.
- Так, - сказал Мишка, - значит, 'мы бежали по тундре'. А дальше?
- У тебя хата есть? - спросил Харитонов.
- Что толку, у меня там, наверное, засада. Они мою хату много лет знают.
- Вор?
- Ну зачем так грубо?
- Понятно. Сидел?
- Пять сроков, два побега, этот третий. Если возьмут, то, по военному времени, вполне могут прислонить к стенке.
- Ко мне тоже нельзя. Но есть одно место. Так что пошли, - Харитонов встал.
- Я себе не враг - ночью с 'пушкой' патрулю попадаться. Надо до утра ждать.
- Резонно. Значит, давай обождем. Курить только страсть хочется. Я вздремну, пожалуй.
- Спи, я погляжу.
Мишка закутался в плащ. Все-таки холодны сентябрьские ночи. Он сидел и глядел в темноту.
Совсем рядом шумел ветер в ветках деревьев, где-то в пруду звонко плескалась вода. Ночь темная, и он был в ней один, со своими мыслями, со своим страхом. Он сидел и слушал. Ему казалось, что слышит он тяжелый басовитый гул, который с запада нес ветер. И Мишка понимал, что в этой ночи идет война и гибнут люди, а он ничем не может им помочь. Сознание своей беспомощности рождало в нем тяжелую злобу. Ему хотелось вынуть наган и всадить все семь пуль в этого гада, сопящего у противоположной стены. Ишь, сволочь, с немцами спутался. Но он вспоминал слова Данилова о том, что дело, порученное ему, поможет фронту и оно сейчас самое главное и важное для многих людей.
Под утро он задремал. Проснулся от резкого толчка. Над ним стоял Харитонов и тряс его за плечо:
- Утро. Проспал, караульщик.
- Я только полчаса. Ох и курить охота!
- Скоро покуришь. Пошли.
- Куда?
- Закудыкал. Тащить верблюда.
- А, ну если так, то я могу.
Они прошли по мокрой от росы траве. На аллеях клубился туман, солнечные лучи, с трудом пробираясь сквозь него, не доходили до земли. Было свежо.
- Пойдем побыстрей, - сказал Мишка, - а то я закоченею.
Где-то зазвонил трамвай, и они пошли на его голос мимо детской площадки, сырых скамеек, выцветших на солнце беседок.
Им повезло. Трамвай, показавшись из-за поворота, только-только набирал скорость. Они прыгнули на ходу. Вагон оказался пустым. Только пожилая кондукторша дремала, прислонив голову к стенке. Она открыла глаза, поглядела на пассажиров.
- Оплатите проезд, граждане, - голос ее был по-утреннему хриплым.
Влипли. Мишка похолодел: денег-то нет.
Он поглядел на судорожно шарящего по карманам Харитонова. Кондукторша уже совсем проснулась и выжидающе глядела на них.
- Мамаша, - сказал Мишка, - мамаша, мы беженцы. Из-под Смоленска мы. Нету у нас денег. Ты уж извини нас.
- Откуда? - переспросила кондукторша.
Мишка молчал. Тогда она оторвала два билета и протянула ему:
- Бери, а то не дай бог - контролер. Как там?
- Плохо, мать, совсем плохо.
Они прошли вперед и сели.
- А ты ничего, - усмехнулся Харитонов, - молодец. - Видно, битый.
- А по чему видно? - зло спросил Мишка.
- Да по всей ухватке.
Трамвай медленно пробирался через пустую Москву, Мишка смотрел в окно и удивлялся тому, как
