Крестовидный выступ на базу, в тени амбара, был едва различим под ворохом тальника, но перышко трехлопастного винта, высмотренное рысьим глазом старшины, выдавало усилия маскировки.
– Истребитель «ЯК-1», – всмотрелся Кулев в силуэт машины. – Где притулился… И в голову не придет искать в таком месте…
– Мой, – улыбнулся водитель. – Моя находка, я обнаружил. – Видя, что Кулев колеблется, добавил: – Он же маленький, «ЯК», против «ИЛа» ничего не весит. Берем играю чись…
– До него не доберешься. Еще застрянем… «Не нужен нам этот „ЯК“, – думал Кулев. – Все пути на север перекрыты, разъезд Конная горит…»
– Цепляем с ходу, в два счета!
Кулев колебался.
– Майор Егошин нас похвалит. – Шебельниченко выкручивал баранку в сторону база. – И здесь, скажет, сработали за «маленьких»!
…Выпрыгнув из кабины, Кулев рысцой спешил к истребителю, подгонял товарищей: «Быстренько, быстренько… сто двадцать шагов в минуту!»
При торопливом осмотре истребителя мнения высказывались различные.
– Хорош гусь хозяин, натаскал хворосту – и деру…
– В какую сторону?
– Пробоин нет, бензобак булькает.
– «ЯК» надраен, как медный котелок… Приготовил к сдаче?
– Как он его сюда загнал, вопрос… Грузовик не подберется.
– Камешки из-под колес вынуть, он своим ходом скатится. Внизу его зацепим.
– Быстренько, быстренько!
– Товарищ лейтенант! – донесся из амбара сдавленный голос. – Вы голову промыть дадите?
Возглас излился, несомненно, из женской груди; старшина, вслушавшись, авторитетно заявил, что в амбаре моет голову не кто иная, как Глафира Кожемякина.
– И здесь знакомая, – отметил лейтенант. Шебельниченко, мимикой открестившись от знакомства, шепотком пояснил:
– Ее из бани по тревоге выкурили, так она за свою недомытую голову начальнику штаба плешь проела. Потом ее перевели.
– Кожемякина! – почему-то нараспев обратился в сторону амбара Кулев.
– Не Кожемякина. И не Глафира, – ответил ему неприязненно женский голос, делая ударение на «не». – А самолет заминирован, учтите, я предупредила…
Мужчины, как по команде отступив от «ЯКа», воззрились на бревенчатую стену хуторского строения.
– Бабы, когда голову моют, о другом думают, – заявил Шебельниченко. – Лейтенант, ну его, «ЯК»… К своему «ИЛу» не поспеем.
Он отрекался от своей находки. Предлагал отходную.
Кулев, гонимый беспокойством, перестал спешить. Мытье женской головы – многотрудное занятие. Мама приступала к нему после длительных приготовлений, в особом расположении духа и как бы что-то загадав. Священнодействие с кувшином, мыльным раствором, просушкой и укладкой волос предполагало отрешенность от всех прочих дел, и тайное желание мамы сводилось, видимо, к тому, чтобы никто из соседей по коммунальной квартире не помешал ей исполнить важный замысел; обычно она приступала к ответственной процедуре ночью, когда квартира отходила ко сну… А степь, этот хутор с часу на час превратятся в арену боя…
Кулев быстрым шагом обогнул амбар, тронул массивную дверь на кованых петлях.
Гулко брякнула щеколда.
– Не подглядывать! – взвизгнул женский голос. «Скушали? – мимикой спросил его Шебельниченко. -
Что я говорил?»
Кулев пристыженно слушал сердитое плескание в тазике.
Раз и два шумно сливалась вода.
– Банно-прачечный трест, – сказал он, чтобы не молчать. – Нашли чем заниматься.
– Дюрит лопнул! – в сердцах отозвалась моющаяся. Он представил, как она стряхивает мыльную пену с рук и осуждающе смотрит в его сторону, на запертую дверь. – Масло из системы выбило, на черта стала похожа… Да еще машину драила.
«Женское пополнение! – осенило Кулева. – Женское пополнение, о котором столько разговоров на КП Егошина»,
– Из хозяйства Дарьюшкина, что ли? – спросил он примирительно. – Из Песковатки?
– Колхоз Кирова.
– Колхоз Кирова! – Теперь пришла очередь Кулева мерить взглядом старшину: «Глафира Кожемякина…» – Мы в колхозе Кирова берем прикрытие, а рядом «мессера», подкарауливают наших…
