Значит, стояли, следили за ним, но не выстрелили. Значит, наживку сглотнули.
- Я тебе, между прочим, не нанялся, - заводя себя, заорал Никитин, ты тут сны видишь, а я вам уголь вози.
- Чего орешь? Какой уголь? - так же спокойно спросили за дверью.
- Какой?! Черного цвета, - рявкнул Никитин. - Давай открывай ворота или я его на улице выброшу.
Он полез в карман, вытащил накладную.
- Распишись и сам таскай, мы тебе не нанялись.
За дверью молчали.
Никитин вновь полез в карман, вынул газетную бумагу, сложенную книжечкой, махорку, лихо скрутил самокрутку.
- Дай спички, хозяин. - Никитин оглянулся и увидел идущего к даче Муравьева, он нес в руках совковую лопату.
- Ну чего они? - крикнул Муравьев.
- Спят, падлы. Давай сгружать на улице. - Никитин закончил фразу матом. - Так дашь ты спичку или нет?
- Кто уголь прислал? - спросил за дверью другой голос.
- Слепые. ВОС. Не хочешь брать, распишись.
Загремела щеколда. Дверь распахнулась. На пороге стоял человек в свитере, похожий на квадрат.
'Слон', - понял Никитин.
- Где расписаться? - спросил Слон.
- Дай спичку.
Слон полез в карман, достал коробок, протянул Никитину.
Никитин схватил протянутую руку, почувствовав под свитером стальную упругость мышц, и, падая, потянул Слона на себя. Они покатились с крыльца, и Никитина словно припечатала к земле тяжесть чужого тела.
МУРАВЬЕВ
Он увидел, как Никитин, падая, потащил за собой здорового амбала, увидел открытую дверь и, вытащив пистолет, бросился к крыльцу.
За спиной его взревел мотор полуторки, раздался удар, заскрипели ворота. Он обернулся на крыльце и увидел Никитина, прижатого к земле, и финку в поднятой руке его противника, которая вот-вот должна опуститься.
Игорь дважды выстрелил в широкую квадратную спину, обтянутую свитером, и вбежал на террасу. Пусто. Дверь дачи закрыта. Игорь трижды выстрелил в замочную скважину, рванул дверь, она начала поддаваться. Пуля, выбив щепки, просвистела совсем рядом, и Муравьев отскочил в сторону.
- Возьми монтировку. - Рядом стоял Данилов.
Никитин без шапки, в ватнике с оторванным рукавом, морщась от боли, поднимался по ступенькам.
ДАНИЛОВ
К даче бежали люди. За дверью кто-то бессмысленно стрелял. Летели щепки, звенели разбитые стекла террасы. Никитин, бормоча что-то злое, вогнал монтировку в дверь и, не обращая внимания на пули, налег на нее плечом.
Дверь распахнулась. Они вбежали в прихожую.
В полумраке дома Данилов заметил силуэт человека и скорее догадался, чем увидел гранату в его поднятой руке, он выстрелил и крикнул:
- Ложись!
Граната рванула тяжелым гулом, многократно повторенным стенами, потолком, полом. Упругая взрывная волна выдавила стекла, и ставни с треском лопнули. Над их головами по-поросячьи взвизгнули осколки, тупо ударяясь в стены.
Данилов бросился в комнату. На полу лежало нечто, оставшееся от человека. Граната есть граната.
Огромная комната, тусклое мерцание стекол шкафов и золотого багета рам на стенах. Еще одна дверь.
Выстрел.
Пуля ушла выше.
Опять выстрел. И снова пуля ушла куда-то.
Видимо, стрелял человек с нетвердой рукой, человек, не привыкший к оружию.
Комната. Горящие свечи в канделябрах, свет, прыгающий в темно-красном дереве мебели. У стены человек с пистолетом. Плотно сжатый рот. Дергающиеся щеки. Пистолет в руке ходит ходуном.
- Бросайте оружие, - спокойно сказал Данилов, опуская маузер, бросайте, бросайте.
Человек улыбнулся криво, опустил пистолет.
- Вот так-то лучше. - Данилов шагнул к нему.
- Нет! - крикнул тот. - Нет!
Человек сунул ствол в рот и надавил на спуск.
Открыли окна, и запах пироксилина, сладковато-едкий и стойкий, медленно покидал дом.
Данилов с отвращением скинул ватные брюки и грязный ватник. Перетянув шинель ремнем с портупеей, он вошел в комнату, в которой застрелился Розанов. Видимо, она служила хозяину кабинетом. Огромный стол красного дерева, такой же диван, три кресла, ковер на полу.
На стенах картины. Много картин. Они висели так плотно, что, кажется, палец не вставишь в щель между ними.
Данилов шел по дому. Картины, картины. Шкафы с золотыми и серебряными кубками, какие-то шкатулки и ларцы редкой работы. Хрусталь в серебре. Подносы, кувшины.
- Муравьев! - крикнул он.
- Слушаю вас, Иван Александрович.
- Пойди в райотдел, позвони в Москву, пусть пришлют специалиста по антиквариату, желательно опытного искусствоведа.
- Слушаюсь.
Санитары выносили из дома трупы. У забора милиционеры сдерживали толпу любопытных. Все как обычно. Такая у них работа. Хорошо, что обошлось без потерь. Правда, он провалил операцию.
Три трупа. А ему нужны не покойники, а свидетели. Ах, как нужен ему был живой Розанов. Ведь он являлся связующим звеном между бандой и рынком. Розанов, Розанов... Кто же мог подумать, что ты на такое решишься? Обычно жулики любят себя, боятся смерти. А этот? Ну прямо гвардейский корнет, уличенный в нечестной игре.
Данилов вошел в кабинет, сел к столу, выдвинул ящик. Нож для разрезания бумаги, словно сотканный из тонкой серебряной паутины. Золотой портсигар с алмазным орлом на крышке, старинный кремневый пистолет с золотой насечкой, фигурки каких-то животных с камнями вместо глаз.
В ящиках правой тумбы лежали документы районного отделения ВОСа, конспекты для занятий в юршколе. В левой тумбе в верхнем ящике пачка чистой бумаги и конверты.
Данилов начал перебирать их. Конверты были еще довоенные, с красивыми глянцевыми марками. В один из них что-то вложено. Иван Александрович раскрыл конверт, вынул листок бумаги в косую линейку с прыгающими буквами, написанными химическим карандашом.
'Дорогой Отец! У нас здесь тихо. Город обстреливают, но ничего, мы отсидимся. Посылку твою получил и пустил в дело. Брат передает тебе цацки. Торопись, так как положение с продуктами улучшается. Посылаю тебе бумагу. Печатай новые талоны по присланным образцам. Это дело золотое. Слона придерживай. Пусть не светится. С января к нам обещают пустить паровоз. Ищи связи. Я не хочу, чтобы Брат рисковал. Твой Николай'.
Данилов пробежал письмо еще раз. Есть зацепка, есть. Только ради этого стоило штурмовать этот дом. Он подумал о разговоре с начальником, и стало муторно на душе. Как человек самолюбивый, Иван
