Впереди едет князь Рюрик, бунчуки реют по ветру, в бубны бьют передовые конники.
Вот выехали на дорогу, укатанную многими телегами, и из-за холма показалось другое войско, которое тоже спешило к великому Киеву.
Хотя и это войско русское, но встали передовые кони, а за ними и все.
И два войска без радости смотрят друг на друга.
Потому что князь Рюрик встретил брата своего.
И нет для него большего врага, чем брат его, князь Давыд.
И встал на дороге словутный певец Митуса, и воины все узнали его.
– Горит… Горит Киев, – сказал Митуса. – Черная туча стоит над городом, а войска ваши врозь смотрят… Ты, Буй Рюрик, и ты, Давыд! Не ваши ли хоробрые дружины рыкают, будто туры, саблями раненные. Не ваши ли дружины по самые золотые шлемы во вражьей крови шли! Так отомстите, князья, за обиду нашу! За землю русскую!
Тихо в поле, голос Митусы слышен.
Тут подскакал из Киева гонец на запененном коне.
Тут прибежали из Киева пыльные скороходы с окровавленными ногами.
Не смотрят на них князья.
А смотрят они друг на друга, как лютые волки, и мечи их вынуты наполовину.
Глядят войска в разные стороны. И ни одно не спешит в сторону боя.
И тогда закричал Митуса:
– Вы князья, Всеславовы внуки!… Спустить вам стяги свои и мечами посрамленными рыть землю… Ибо отвержены вы от дедовой славы!… Это вы своими крамолами принялись наводить поганых на землю русскую, отчизну Всеславову! Из-за распрей ваших идет беда от татарской земли незнаемой!
Но берет князь Рюрик поводья на себя и, вздыбив коня, заворачивает войско назад.
И скачет прочь войско, пыль поднимая до небес.
И стоит в пыли старый певец.
…Горит Киев…
Горит Киевская лавра. Черноризцы вздымают кресты. Неумолчно звонят колокола, и гарь ложится на старые храмы.
…В воздухе свистят стрелы, и крутится густая пыль, скрывая картину убийства. Снова дико зазвучали трубы славян. Как безумные они рвутся вперед. В свалке ножи ударяются о ножи, и панцири разлетаются от тяжких ударов мечей. Там пешие бросаются и закалывают снизу коней, а падающим всадникам вонзают нож в швы их доспехов. Там споткнулся раненый и старается еще раз подняться, пока жизнь его не утекла… Жеребцы грызутся, и щиты кровавой пеной залиты и грязью.
И тут в самый разгар битвы в татарские ряды ворвался воевода со своею свитой. Они прорвались до бунчуков Батыя и Субадай-Багатура, перескакивая через груды трупов и стараясь проломить стену богатырей, стоящих крепко, как башни. Но приняли князя в копья. Ранили коня в ноздри, и он начал метаться во все стороны с криком человечьим. А с князя и шелом упал, и щит с него сорвали. А коня его взяли в копья, и со стен камни посыпались как дождь. Его бы уж на рогатину взял один немчин, да подскакали двое из дружины на выручку. Порубили они копья, и конь стал на ноги. Умчали князя из боя, и тут пал его конь.
Натиск славян ослабел. Оставшиеся в живых ищут спасения в бегстве. Все быстрее наступают победители. Оружие их притупилось от тяжелых ударов. Под ногами у них катаются щиты и блестящие шлемы. Под грудами мертвых умирают живые, задавленные, не тронутые железом. Немногие славяне, наконец, укрываются за стенами, окружающими величественную Десятинную церковь.
…Вечерние тени ложились уже на землю, когда звук рога вернул преследовавших. Победители расположились на киевских стенах и по берегу Днепра, окружив себя цепью сторожей. А между тем в кровавом вечернем небе над страшной ложбиной, что легла между стенами Киева и стенами Десятинной церкви, над телами убитых уже кружил черный ворон. А из степных яруг выходили волки, ожидая безлунной ночи. Два войска расположились на ночлег.
…Вот добрел, наконец, до Киева словутный певец Митуса. добрел до страшной ложбины между двух лагерей.
И вот, не боясь ничего, запевает Митуса свою последнюю песнь.
Поднимаются воины по обеим сторонам, и люди встают на крыше Десятинной церкви на стенах и слушают, как поет Митуса, ибо певцов всегда слушают и редко слышат.
– Кончились добрые времена… И брат брату молвил: «То мое, а и то мое же!» И в княжьих крамолах век человечий сократился. Только вороны грают, трупы, между собой деля. Тут кровавого вина не доста. Тут пир покончили храбрые русичи… И сватов напоили… а и сами полегли… за землю русскую… Свистнула стрела.
Упала на крыше Десятинной церкви девушка, и лилия выпала у нее из волос.
И в ответ свистнула стрела! И ударила в открытый лоб татарина!
Пал татарин со стены, и только закружилось в воздухе перо голубое цапли.
И тотчас стрелы омрачили воздух. И поднял лилию Митуса, и засмеялся, и слезы потекли у него по лицу.
И начался бои. Но и он не заглушил хохота Митусы…
САМОЕ ЗАНЯТОЕ.
