— Тьфу, бля! — выругался Саша, разглядывая мокрую и мятую майку. — Хорош, нечего сказать. Голова квадратная и циркулем идет…
— Тебе что ночью снилось? — спросила Танька, любуясь его фигурой. В нем не было ничего от показушной красоты культуристов — было только хорошее сложение и красивая «рабочая» мускулатура.
— Потом расскажу. Мне ехать пора. К вечеру вернусь.
— Ты хоть высохни.
— Некогда. И так уже проспал. Теперь лишь бы не опоздать.
Танька опять осталась одна, но с гитарой и стопкой книг время летело куда быстрее. Сочинилась новая песня и подобралось несколько старых. Среди книг нашелся нечитанный еще Сапковский и знакомый наизусть «Час быка» Ефремова, примечательный удивительным количеством опечаток на страницу. Танька взялась читать обе книги по очереди, по главе и добралась до середины. Саша задерживался. Танька осознала, что давно не ела, полезла в холодильник, взяла ветчину в нарезке и принялась ее есть, разумеется, без хлеба. Потом была уничтожена сырокопченая колбаса и сырые сосиски. Зачем портить приличный продукт варкой, Танька никогда не понимала.
Набитый желудок способствовал меланхолии. Танька опять полезла в ванную, напустив себе теплой воды. Мыться она могла раза четыре в сутки, а в воде сидеть — часами. Вода успокаивала. Пена лопалась на коже, лаская ее. В воде было хорошо. Только в ванной отпускала сосущая боль под ложечкой, и не хотелось ни о чем думать, и ненадолго получалось — не вспоминать.
А забыть совсем — не получалось. Неподвижное тело на полу, кровь на стенах, рукоять ножа. Эти картинки преследовали ее уже который день.
— И мальчики кровавые в глазах… — задумчиво сказала вслух Танька. — Интересно, когда я увижу, как разлетаются
Об убитом недавно — ее руками убитом — бывшем муже Танька вспоминала вскользь. Конечно, она сожалела о том движении, что привело к убийству. Но это было довольно абстрактное сожаление. В конце концов, это был несчастный случай. Чистой воды самооборона. Неизвестно, что с ней мог бы сделать хоть и не особенно сильный, но пьяный парень в явном аффекте.
Заскрежетал замок, послышались шаги. Таньке нравилась походка Саши. Одновременно мягкая и легкая, но какая-то весомая. Сразу было ясно — сильный человек идет. Сильный и тренированный. «Как же мне везет в последнее время на настоящих людей», — подумала она. «Что же раньше так не везло?»
— Тань, заканчивай заплыв. Какой-то енот-полоскун прямо…
— Сейчас вылезу, — рассмеялась Танька, вставая и отжимая намоченные концы волос. Она натянула на себя майку и дурацкие расклешенные брюки, которые ее уже порядком задолбали. Да еще и измялись в придачу к и без того жуткому виду и ярко-красному цвету. Очень хотелось влезть в старые потертые джинсы, ну, на худой конец — в камуфляж.
Саша уже делал чай. Вид у него был какой-то все еще странный и заторможенный. Таньке это совсем не понравилось. Телохранителю, по ее представлениям, полагалось быть в отличной форме двадцать четыре часа в сутки. А тут то кошмары ему по ночам снятся, то выглядит как обкуренный. Нехорошо как- то.
В кружки опять плеснулась янтарная жидкость, приятно запахло коньяком и свежей заваркой. Саша долго и задумчиво смотрел в кружку, наконец, потряс головой, словно стряхивая с себя что-то невидимое, но липкое.
— Так. О делах наших грешных. Паспорт тебе сделан. Вполне приличный, и в гостиницу, и на улице сгодится. И билеты покупать можно. В пределах СНГ. За границу я бы не стал пробовать, хотя клялись и божились, что паспорт прямо идеальный.
— Покажи.
Саша извлек из кармана джинсов документ в прозрачной обложке. По нему Танька оказалась Тамарой Генриховной Розенберг. Лицо на фотографии каким-то чудом походило на нее, особенно со стрижкой, хотя волосы нужно было перекрасить в более темный оттенок. Но имя и фамилия ее убили наповал.
— Саш, ну куда с моей рожей из себя еврейку изображать? У меня же на лице надпись — костромская губерния.
— А я похож на еврея?
Танька задумчиво рассмотрела его в фас и в профиль.
— Да вроде не похож…
— А тем не менее моя мать — чистокровная еврейка. Так что вполне нормально. А теперь о делах потусторонних. — Саша еще раз полез в карман и извлек оттуда помятый лист бумаги для принтера, сложенный раз в восемь. Развернул, еще раз задумчиво разглядел и передал Таньке.
Танька взяла лист. На нем уверенной, хотя вовсе не привыкшей к рисунку рукой, скорее — рукой чертежника были нарисованы два летных средства. И оба они были Таньке прекрасно знакомы.
— Поздравляю, прилетели… — сказала она, роняя бумажку на колени, но не отводя от нее глаз. Два силуэта — зализанных очертаний «морской скат» и почти треугольный угловатый, но изящный «бумеранг» — взирали на нее с немым укором.
— Это откуда? — спросила она Сашу, глядя на него искоса и стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Это мне приснилось. Нарисовал, пока ждал своего человека. Начертил, вернее. Я чертить умею, а не рисовать.
— А — вот что тебе ночью снилось, когда ты мне чуть нос не сломал…
— Ну, извини. Снился мне какой-то жуткий кавардак и вообще кромешный ужас. Мне кошмары и после армии не снились. А тут что-то такое непонятное, чужое, дикое…
— Что снилось-то?
— Полет, бой в воздухе… машина разбилась, я чувствовал, как она умирает. Машина — живая. И я умер не потому, что получил травмы, а потому, что машина умерла.
— И которая из них твоя?
Саша уверенно ткнул в «бумеранг».
— А это тот, кто меня сделал… — показал он на «ската».
— Поздравляю… — еще раз сказала Танька, подпирая рукой отвисающую челюсть. — Саш, я тебе ничего вроде не описывала, правда? Я тебе общую раскладку и одну историю рассказала. Так?
— Так.
— А вот это, — Танька потыкала пальцем в рисунки. — Два истребителя, как они есть. Вот этот, на ската похожий — имперский. Мой. А этот — Олигархии. Удивительно точные рисунки, у меня так ни разу не получилось.
— И что? — не сразу сказал Саша.
— А не знаю. Наверное, ты просто очень восприимчивый человек. Наслушался меня, набрался впечатлений. Вот тебе и приснилось.
— А знаки отличий вы носили на левом рукаве кителя… — задумчиво протянул Саша. — И форма у вас была черная и облегающая. И здоровенные черные шлемы, да еще и с защитными воротниками.
— Саша! Хватит меня пугать! Хочешь записаться в команду шизофреников?
— Нет, в команду шизофреников не хочу, — улыбнулся Саша. — Если только она не заразная, ваша шизофрения, и я уже не заразился. Но понять, откуда вся эта ерунда в моей голове — хочу.
— Саша… давай сначала разберемся с этой половиной жизни. В которой паспорт, Маршал и все прочие радости. А потом уже займемся той.
— Не учи отца детей делать, — холодно усмехнулся Саша. — Об этом я прекрасно помню. И именно это для меня самое важное.
— А что ж ты ходишь загруженный?
— Да я в основном не этим загруженный. А размышлениями о том, как и где мы будем встречаться с Маршалом. Кстати, почему он — Маршал?
— Потому что он заявляет, что он — маршал имперской авиации. Все оттуда же. — Танька кивнула на листок. — Только, по-моему, это лажа.
— В смысле?
