жизни. Не осталось места ни радости, ни удовлетворению — только полная, абсолютная опустошенность.
Кто-то подошел — тень упала ей на лицо, не спрашивая позволения, сел рядом, протянул флягу. Кэсс отхлебнула, вернула флягу Рину, и долго, бесконечно долго они смотрели в зеленовато-голубое небо, в котором парили черные птицы.
2. Танька: «Выбью падаль с небес…»
Ехали недолго. Танька обнаружила, что квартира Эри и Рыжего находилась на Курской, а им нужно было на Волжскую. Места оказались относительно знакомыми — здесь они проезжали с Сашей, когда проверяли квартиру в Люблино. Нужный дом — шестнадцатиэтажный и длинный — стоял почти у метро, нужно было только пройти мимо пруда. Поднялись на лифте на одиннадцатый этаж. Нужная дверь была стальной, а глазка на ней, как ни странно, не было.
— Звони.
Танька позвонила. Звонок откликнулся переливчатым щебетанием. За дверью довольно долго не реагировали, Танька настырно позвонила еще пару раз. Наконец послышались шаги, и кто-то хрипло спросил:
— Кого там еще принесло?
— Налоговая, — строго и скандально ответила Танька, справедливо рассудив, что ни службе газа, ни Мосэнерго загадочные околомафиозные личности так просто не откроют, от милиции потребуют документы, а вот налоговая инспекция — неординарный ход. Может, и не откроют. А может, и откроют. Как повезет. И тут Танька вспомнила, что налоговую инспекцию, кажется, не то упразднили, не то переименовали. В общем, что-то не то с ней сделали. А может, это налоговую полицию?
За дверью слегка задумались, потом спросили:
— Ну и чё?
— Открывайте, — продолжила Танька. — Повестка вам.
— Да не хозяин я… — раздалось из-за двери уже чуть повежливее.
— А вы возьмите и распишитесь, кто получил, во сколько. Открывайте, давайте. Что, хотите, чтоб я с нарядом милиции вернулась?
Наряда милиции за дверью не хотели, и дверь приоткрылась почти наполовину. Герцог, стоявший у самого косяка, протянул руку, схватил за грудки открывшего — коротко постриженного мордатого парня в трениках и майке, подтащил к себе, сунул ему под челюсть пистолет.
— Ни звука. Просто ни писка, — коротко сказал он. — Понял?
Парень молча моргнул, показывая, что очень даже понял. Герцог втолкнул его в прихожую, глянул налево, в сторону кухни — там никого не было.
— На кухню, закрой дверь и не шевелись. Вперед! — шепотом приказал Герцог, подталкивая парня в кухню. Парень не заставил себя упрашивать.
— Что там такое? — услышала Танька вальяжный голос Маршала из ближней комнаты и вздрогнула. Она до того привыкла его ненавидеть, что даже сейчас ей хотелось одного — достать из кармана пистолет и выстрелить ему в лоб. Герцог, держа пистолет на уровне груди, шагнул вперед, в открытую дверь комнаты, одновременно закрывая собой Таньку.
— Гости! — весело сообщил он, входя и держа кого-то, пока невидимого для Таньки, на прицеле. Танька высунулась из-за его плеча.
— Ну, мать твою… — потрясенно сказала она.
Глазам ее предстала идиллическая картина. Возле окна стояли два глубоких кожаных кресла, между ними — журнальный столик, на нем две чашки, две рюмки и пузатая бутыль коньяка. В комнате благоухало кофе и коньяком. А в креслах сидели Маршал и живой, вполне невредимый Саша. Саша застыл с рукой, заведенной за спину. Маршал держал приподнятые руки ладонями к ним, демонстрируя свою безоружность.
— У него там пистолет, — ябедным тоном сказала Танька.
— Догадался… — не двигаясь, ответил Герцог. — Так. Медленно вынь ствол, брось на пол и положи обе руки на колени.
— Димка, ты с ума сошел? Я в тебя стрелять буду, по-твоему? — оскорбленно фыркнул Саша, но пистолет на пол бросил и руки на колени положил.
— Не знаю, — серьезно сказал Герцог. — Может, не будешь, а может, решишь пострелять.
— Совсем спятил… — обиделся Саша. — Да я…
— Потом расскажешь, если я вдруг еще чего о твоих подвигах не знаю. Ну что, голубки, поговорим?
Саша кивнул. Маршал так и сидел с выставленными вперед руками, и выражение на его лице намекало, что в ближайшие полчаса изъясняться он будет способен только междометиями.
— Спелись? — возмущенно сказала Танька. — Подружились? Коньяк пьете? А кто тут кого убить хотел из чувства мести и всякого там фронтового братства?
— Может быть, я бы его и убил. Потом, — сказал Саша совершенно серьезно. Маршал еще больше побледнел, хотя вроде дальше было некуда. Видимо, это для него явилось новостью, причем не из приятных.
— Что же помешало? — спросил Герцог, опуская пистолет, но не убирая его. Танька огляделась, увидела два стула и подвинула к столу. Они сели.
— Мне нужны были некоторые вещи, — объяснил Саша. — Которые мог сообщить только он.
— Какие же?
— Выход на вашу компанию. Информация по Скиннеру и лаборатории.
— И зачем тебе понадобилась наша компания?
— А кто еще отнесся бы всерьез к этой истории? Мне нужны были помощники.
— Для чего?
— Для того чтобы прикрыть эту шарашку.
— Высоко замахиваешься, — неодобрительно сказал Герцог. — А не думал ли ты, друг мой, что ты просто подставишь людей, и этим все кончится?
Саша неопределенно покачал головой.
— Ясно. Тебе было наплевать.
Саша недовольно дернул щекой, но промолчал.
— Саша, а зачем ты все это инсценировал? С машиной? — недобро щурясь, спросила Танька. Больше всего ей сейчас хотелось плюнуть обоим в морды.
— Я очень надеялся, что ты отправишься к Скиннеру. За помощью или за чем угодно.
— Ты совсем дурак? — возмутилась Танька.
— Ну, я думаю, что так в итоге и вышло бы. Меня же никто в расчет не принимал… — сказал Герцог.
— Да уж! — согласился Саша. — Эта милая леди мне тридцать три раза рассказала, как видела твой холодный труп.
— Ну, не труп. Но в принципе были шансы, — переводя взгляд на Маршала, улыбнулся ему Герцог. У Таньки от этой улыбки прополз холодок между лопатками.
— Альба, я… я даже не знаю, что сказать. Я… я…
— Не хотел? — участливо спросил Герцог.
Маршал кивнул, кажется, не вполне понимая, что над ним издеваются. Таньке даже стало его жалко — она подозревала, что он действительно не особо хотел убивать. Может быть, действовал в аффекте, может быть, не видел другого пути. Но жалость была какой-то брезгливой.
— Ладно. Допустим, — продолжила Танька. — А врал ты мне из каких соображений? Тоже для того же?
— Да, — кивнул Саша. Он точно не чувствовал себя виноватым, скорее, наоборот — героем. — Мне
