Колониальная эра

сын дьякона.

Джон Адамс уже много лет спустя записал в своем дневнике, что выступление Отиса против «предписаний о помощи» явилось поворотным пунктом его жизненной карьеры. «Взору моему отверзлось, — вспоминал он, — начало распри, которой я не мог предвидеть конца и которой предстояло сделать мою жизнь тяжкой ношей, а собственность, усердие, да и все прочее — не обеспечивающими благополучия». Тогда-то, писал Адамс, он и решил

«стать на защиту того, что представлялось справедливым, двинуться неустрашимо вперед по правому пути, довериться Провидению в защите истины и права и умереть с чистой совестью и подобающей готовностью, если такое испытание окажется необходимым».

Поистине волнующие слова из уст человека, которого не так легко было привести в волнение и не так просто заставить настроить свое перо на эмоциональный лад. Очевидно, дело шло о чем-то большем, нежели меласса и сколачивание приличных состояний на торговле с кем угодно и на каких угодно условиях. Конечно, такая торговля играла немаловажную роль, и в первую очередь для купцов Новой Англии XVIII столетия, а также для тех, кто работал на них и зависел от этой торговли, добывая себе средства к существованию.

Однако здесь сказывались также чувство возмущения глубокой несправедливостью, чувство солидарности населения колоний (реакция на оскорбление его крепнущего чувства единства) как единой нации по существу, хотя само это слово употреблялось еще редко. Следует заметить также, что американцы, находившиеся под властью Англии, все чаще и чаще чувствовали себя вынужденными апеллировать против воли короля и даже против воли парламента, после же короля и парламента, очевидно, не остается ничего, кроме природы и бога (да еще воли народа), а природа и бог, разумеется, еще выше, нежели король или парламент. Они были достаточно высоки, чтобы привести в волнение Джона Адамса.

Нельзя не обратить внимание и на то, что адвокат колониальных купцов, боровшихся за право ввозить мелассу без всяких ограничений, мог взывать к делу свободы в целом именно потому, что его подзащитные являлись колониальными купцами. Он мог предупреждать, и предупреждать совершенно правильно, что произвольные посягательства на их право торговать влекли за собой посягательства, как выразился Отис, на «свободу каждого человека».

Глава 7. ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

Колонии обязаны своим происхождением не только капитализму, но и Просвещению[14]. Развитие техники, без которого был бы невозможен дерзновенный порыв, приведший к открытию Нового света, и социально-экономический рост капитализма, без которого отсутствовали бы стимул и средства для завоевания, колонизации и эксплуатации этого Нового света, сами двигали вперед интеллектуальный и научный прогресс и в то же время вырастали из него — этот процесс был диалектическим. Рассматривать этот прогресс со стороны его материальных корней — ни в коем случае не означает принижать его; таким образом мы объясняем его происхождение, но вовсе не умаляем его значение. Интеллектуальный и научный прогресс бросал вызов догмам и взглядам, установившимся в средневековой интеллектуальной жизни, с такой же решимостью и действенностью, с какой соответственный политический и экономический прогресс бросал вызов средневековой жизни в своей области. И каждый прогресс взаимно питал другой.

I. Просвещение и человеческий разум

Идеологическая революция, отражавшая ту материальную революцию, которая направила в 1492 году Колумба за моря, породила универсализм гения его современника Леонардо да Винчи. «Природа, — настаивал он, — обуздана логикой своих законов, внутренне присущих ей». Овладеть этими законами — значит овладеть самой природой. Именно это и составляло цель Просвещения XVI— XVII столетий: пионера в области психологии — испанца Вивеса, творца современной астрономии — поляка Коперника, первооткрывателя в области экспериментальной анатомии — фламандца Везалия, основоположника современной экспериментальной науки — итальянца Галилея, поборника эксперимента и исследования, индуктивного метода завоевания истины — англичанина Фрэнсиса Бэкона, создателя аналитической геометрии — француза Декарта.

Убеждение в том, что миром и всеми его обитателями правит причинность, и стремление овладеть этой причинностью — вот что было источником Просвещения. Однако сущность его составлял гуманизм; сущность его составляли поиски законов природы с целью принести пользу человечеству. С самого начала науке чужда нейтральность в вопросе о том, призвана она или нет возвысить могущество и свободу человечества: именно эта цель является идеологическим источником современной науки. Подытоживая свою характеристику перехода от средневековья к новому времени, английский ученый Дж. Д. Бернал в своем замечательном труде «Наука в истории» пишет: «Возвышенное созерцание уступило место прибыльному действию».

Убийственное возражение, выдвинутое Фрэнсисом Бэконом против средневековой, авторитарной, дедуктивной философии, заключалось в том, что «из всех указанных систем… по прошествии стольких лет едва ли возможно назвать хотя бы единственный эксперимент, который был бы направлен на облегчение и улучшение условий жизни человека». Но ведь, продолжал он, «истинная и законная цель наук заключается не в чем ином, как в следующем: одарить человеческую жизнь новыми открытиями и силами». И далее: «улучшение человеческой участи и совершенствование человеческого ума — это одно и то же». Суть дела, утверждал Декарт, в том, что, овладевая законами нашей вселенной, мы можем «сделать себя властителями и хозяевами природы».

Новые методы и цели Просвещения отражали его новый взгляд на человека и человеческое общество.

Просвещение бросило вызов статической, иерархической сущности средневековья. «Только с величайшим отвращением, — заявлял Галилей, — могу я слушать, когда отстаивают качество неизменности как нечто высшее и окончательное в противовес изменчивости». Просвещение бросило вызов прежним добродетелям подчинения и покорности, смиренного несения ужасающего бремени земной жизни как испытания веры человека и, следовательно, проверки того, достоин ли он быть спасенным¹. Просвещение отвергало утверждение, что человек — это презренный червь, немощный, греховный и никчемный. Напротив, писал Шекспир:

«Что за мастерское создание — человек! Как благороден разумом! Как бесконечен способностью! В обличии и в движении — как выразителен и чудесен! В действии — как сходен с ангелом! В постижении — как сходен с божеством!» [Русский перевод М. Лозинского.]

Больше же всего, пожалуй, Просвещение представляло собой отказ слепо следовать догмам, принимать что-либо на веру, а также настойчивое отстаивание той точки зрения, что все — каким бы авторитетом оно ни освящалось — требует проверки разумом. «Чтобы достигнуть истины, — утверждал Декарт, — необходимо раз в жизни отрешиться от всех воспринятых суждений и перестроить заново и с самого основания всю свою систему знания».

Просвещение породило попытки рационально объяснить международные отношения и ограничить способы ведения войны. Глашатаем их выступил голландский юрист Гуго Гроций (Хейг де Гроот,