ХРИСТОФОР. Завтра мы отправимся в Астрахань, а оттуда снова в Москву. У нас чудная каюта.
БАЛЯСНИКОВ. А тебе не кажется, что несколько странно - ехать в Москву из Москвы?
ХРИСТОФОР (терпеливо). Нет, потому что по дороге мы увидим очень красивые пейзажи. Поездка по Волге оставляет неизгладимые впечатления, спроси у кого хочешь.
БАЛЯСНИКОВ. Какие еще впечатления? Мне шестьдесят лет. Я был везде и все видел.
ХРИСТОФОР. Ты не был везде.
БАЛЯСНИКОВ. Ну хорошо, почти везде. Клянусь тебе, Христофор, иногда мне кажется, что перед моим взором прошли столетия. Я видел, как по Невскому в карете ехал Николай Второй. Влезши на дерево Александровского сада, я с восторгом наблюдал взятие Зимнего дворца. Я был актером у Мейерхольда, дружил с молодыми Кукрыниксами, меня чуть не избил Всеволод Вишневский, а Володя Маяковский сломал кий, играя со мной на бильярде… Я побывал на Турксибе, Магнитке, Днепрострое! Я кончил Вхутемас, писал плакаты, лозунги, а мои первые куклы вызвали восторг самого Луначарского!… 'Сатирические куклы Балясникова - это фантастично',- писали перед войной парижские газеты… В конце концов, в мае сорок пятого, контуженый и оглохший, я вошел в Берлин и, будучи к тому же больным ангиной, совершенно обессиленный, упал в обморок при виде Бранденбургских ворот!… Далее, я несколько раз был неудачно женат, беседовал в Ватикане с римским папой, неоднократно приходил в отчаяние, и долгие годы не мог забыть рекордсменку по прыжкам в высоту. Так почему же, Христофор, ты решил на три недели упрятать меня в каюту и какие еще впечатления ты можешь мне предложить после всего, что я только что перечислил?
ХРИСТОФОР (наливает ему второй стакан чая, кладет сахар, размешивает). Видишь ли, Федя, тебе необходимо сосредоточиться. Мне сообщили, что волжские берега удивительно этому способствуют.
БАЛЯСНИКОВ (проглатывая наиболее большой кусок ветчины). Я должен работать, Блохин! Художник сосредоточивается работая.
ХРИСТОФОР. Правильно! Но тебе уже шестьдесят, уходи на пенсию…
БАЛЯСНИКОВ (с ожесточением жует сыр). Никогда!
ХРИСТОФОР. Мы будем создавать куклы для нашего любимого театра… Ты по-прежнему станешь выдумывать свои замечательные игрушки… Но отправляться каждое утро на игрушечную фабрику, сидеть в кабинете, изображая какого-то там самого главного… Поверь, это безумное расточительство.
БАЛЯСНИКОВ. Немедленно замолчи, не то я сейчас же перестану завтракать! Гёте говорил, что под старость человек должен делать больше, нежели тогда, когда он был молод. Ты великолепно знаешь, что я не мыслю себя вне коллектива, я должен быть окружен людьми! Мне дороги все эти чудаки и фантасты, кукольники, виртуозы - люди с поистине детской фантазией, но такие беспомощные и наивные, когда им приходится сталкиваться с бюрократами и перестраховщиками… Я должен быть в гуще драки, должен проталкивать, советовать, помогать, я не мыслю своей жизни без этой дьявольской кутерьмы!…
ХРИСТОФОР. Федор Кузьмич, умерь свою прыть и лучше оглянись на прожитые годы.
БАЛЯСНИКОВ (засовывая в рот кусок калача). Никогда! Только будущее подвластно человеку - прошлое уже не в его власти. И хватит спорить, одно черное дело ты уже совершил - заставил меня взять отпуск… А ведь я вот уже пять лет не опускался до такой степени.
ХРИСТОФОР. Ты неразумный, но шумный человек, Федя. (Горестно вздыхая.) Ты даже представить себе не можешь, до какой степени я с тобою устаю.
БАЛЯСНИКОВ (восторженно). Так и надо! Человек рожден, чтобы уставать. Только усталость от безделья позорна! (Воодушевляясь.) Знаешь, что я придумал? Мы уже на пароходе начнем с тобой работать. Нашего маэстро осенила блестящая мысль - поставить в кукольном театре 'Прекрасную Елену'. Какой простор для фантазии, Блохин!… Парис, Менелай, Агамемнон… Какие характеры, какие маски!… А Прекрасная Елена? Все самое пленительное и волшебное, все, что ждал я от женщин, но так и не дождался, я вложу в эту куклу!
ХРИСТОФОР. Но ведь тебе еще не предложили договора… Наш божественный маэстро молчит на этот счет, Федя.
БАЛЯСНИКОВ. Но кому он может предложить эту работу? Будь рассудительным и не смеши меня, Блохин. (Вытирает рот салфеткой и встает из-за стола.)
ХРИСТОФОР (озабоченно). Надеюсь, что ты сыт, Федя?
БАЛЯСНИКОВ. Более того - несколько раз во время еды я был почти счастлив.
С лестницы доносится звонок.
Звонят…
ХРИСТОФОР (прислушиваясь). Несомненно.
БАЛЯСНИКОВ. Пойди открой… Но впускай только симпатичных.
ХРИСТОФОР. Я попробую. (Уходит.)
БАЛЯСНИКОВ (предаваясь рассуждениям). Сам по себе звонок радует - еще не забыли.
Но вскоре возникает мысль - тот ли человек пришел отнимать у тебя время.
ХРИСТОФОР (возвращается). Кузя явился…
В комнату вбегает Кузьма Балясников, молодой человек вполне современной
наружности, удивительно в то же время напоминающий Балясникова-старшего. Во всяком случае, темпераменты их схожи необычайно.
КУЗЬМА (агрессивно). Здравствуй.
БАЛЯСНИКОВ (осторожно). Привет. (Подождав.) Как себя чувствуешь?
КУЗЬМА (швыряет свой плащ в дальнее кресло). В норме!
БАЛЯСНИКОВ (заискивая). А не хочешь ли чайку?
КУЗЬМА (с интересом взглянув на продукты). Обойдусь. (Молча ходит по комнате.)
ХРИСТОФОР. Сядь в кресло, Кузя… Не ходи так долго и все время по комнате.
КУЗЬМА. Лучше объясни, как можно так долго и все время общаться с этим человеком!…
БАЛЯСНИКОВ. Кузьма, я призываю тебя соблюдать известные границы.
КУЗЬМА (яростно). Никогда! (Невзначай съедает достаточный кусок колбасы.) Лицемер!
БАЛЯСНИКОВ (неожиданно ласково). Попробуй ливерную.
КУЗЬМА. Ни за что! (Ударяет кулаком по столу, но крайне для себя неудачно). Черт возьми!
ХРИСТОФОР. Кузя, милый, чертыхаться теперь старомодно, я уже неоднократно говорил тебе это.
КУЗЬМА (дует на кулак). Но у меня что-то там треснуло.
БАЛЯСНИКОВ (ребячливо). Так тебе и надо.
ХРИСТОФОР. Федя, помолчи… (Кузьме.) И ты утихомирься. По отдельности с каждым из вас еще можно иметь дело, но для одной комнаты вас двоих слишком много.
БАЛЯСНИКОВ (Кузьме). Что, в конце концов, случилось?
КУЗЬМА (агрессивно). Сегодня утром Николаев вызывает меня на 'Мультфильм' и предлагает работу в его рисованном фильме. Я, естественно, соглашаюсь, однако меня охватывают сомнения, и я спрашиваю, почему его выбор пал на меня, всего лишь студента четвертого курса?… И тогда этот тип заявляет: рекомендации вашего отца - закон, а он рекомендовал вас весьма настойчиво. Каково! Мало того, что ты рекомендовал меня, но ты еще осмелился рекомендовать меня весьма настойчиво! (Машинально съедает немалый кусок ветчины, очень напомнив этим жестом старшего Балясникова.) А вчера получаю телеграфный перевод… (Вдруг радостно улыбнулся.) Пятьдесят рублей, черт возьми! Я, закономерно, интересуюсь, кто же отправитель, читаю обратный адрес… 'Серебряный бор. Робинзон Крузо'! (Христофору.) Ну скажи, кто дал ему право издеваться и разыгрывать благодетеля? Кто он такой, в конце концов?
БАЛЯСНИКОВ. Я твой отец, Кузьма.
КУЗЬМА. Ты? Какое самомнение.
БАЛЯСНИКОВ. Во всяком случае… в какой-то мере.
КУЗЬМА. Превосходно сказано - в какой-то мере! Моя тетка, которую я горячо люблю, была отчаянно права, когда после смерти матери отвергла все твои посягательства и не отдала меня тебе. Всю жизнь ты прожил, насмешничая и потешаясь над людьми, которые тебя окружали. Что значат все твои звонки, выдумки, розыгрыши? Ты и мою сестру не хочешь оставить в покое!… И почему, черт возьми, ты добиваешься общения с людьми, которых ты сам когда-то оставил, бросил…
БАЛЯСНИКОВ. Кузьма, клянусь, ты по-прежнему не в курсе! Все мои жены сами оставляли меня.
