Эти слова затронули в сердце Аксенчука туго натянутую струну, и она запела грустно и жалобно. Этот хмурый человек вдруг стал ему таким невероятно близким и дорогим, что он не мог произнести слова: в горле толкался горький комок и глаза набухали слезами.
– Да… это так… истина! – шепотом произнес он, готовый сейчас же выложить на стол все свои беды и обиды.
Но Окаемов точно почувствовал это и заговорил первый:
– Жена у меня ушла. Шесть лет жили душа в душу. Вместе работали в науке. Я ее любил. А она – нет. То есть я думал, что она любит, но горько ошибся, теперь я все понял. Она ушла от меня. То, что ушла, – черт с ней. Тяжело пережить обман, которого я не заслужил. Я так любил ее. Я жил только для нее…
Из всего этого Аксенчук запомнил только одно: его новый друг, так же как он, обманут жизнью, и он тоже человек науки.
– Я тоже… Ах, как я понимаю вас… – пролепетал Аксенчук.
– Тогда выпьем за нашу грустную встречу. – Окаемов наполнил рюмки. – Как здорово подстраивает иногда старуха жизнь: ходишь со своим горем один, кажется, во всем мире нет человека, которому ты мог бы обо всем поведать, не боясь, что, выслушав тебя, засмеются. И вдруг приходишь в пустой кабак, и тут тебя ждет именно такой человек. За нашу встречу!..
Что происходило дальше, Аксенчук не помнил. Он проснулся утром в своей постели. Одежда его была аккуратно уложена на стуле. На тумбочке белела записка:
«Дорогой друг, я страшно виноват перед вами. Я не учел, что Вы крепко выпили до меня. Искренне прошу у Вас прощения, ибо не хочу терять Вашей дружбы, дружбы человека, так сердечно понявшего мое горе.
Я позвоню Вам.
В.А.»
Постепенно, словно из тумана, начали проступать детали вчерашнего вечера. Вспомнилось хмурое лицо незнакомца… Позвольте – как же его зовут? «В.А.» Но не вспоминалось… Да, кажется, у него ушла жена Больше Аксенчук ничего вспомнить не мог. Он посмотрел на будильник и… замер от ужаса – первый час дня. Опоздал на работу! Но, вскочив с постели, он вспомнил об увольнении. В гудящей с похмелья голове зашевелились тяжелые мысли о жизни: что же теперь с ним будет.
Окаемов позвонил в два часа. В этот день работы в театре не было, и Окаемов отпросился у начальника гаража.
– Как чувствуете себя, Николай Евгеньевич? Небось ругаете меня?
– Ну что вы? Это я должен просить у вас извинения.
– Тогда, может, мы не будем разводить дипломатию и поступим как истинно русские люди – возьмем и опохмелимся? А?
– Я не прочь. Только…
– Я звоню из автомата возле вашего дома и у меня кармане есть все, что надо. Могу я зайти к вам?
– Конечно, заходите! – Аксенчук искренне обрадовался возможности снова отстранить от себя тяжелое раздумье о будушем.
Окаемов был совсем не таким, как вчера. Он оживленно болтал и без конца говорил о счастливой судьбе, сведшей его вчера с Аксенчуком.
– После ухода жены, – весело говорил он, – сегодня я первый день чувствую себя человеком. Как, оказывается, важно иметь возможность поделится своим горем! Верно? – Аксенчук кивнул головой. – Я взял отпуск – просто не представлял себе, как в таком состоянии буду работать, как смотреть в глаза коллегам. А сегодня все это мне уже не кажется страшным. Спасибо вам, Николай Евгеньевич, от всего сердца!
– За что? – смущенно спросил Аксенчук.
– Как – за что? За то, что вы есть на земле и взяли в свое доброе сердце часть моего горя.
– Да я сам…
– Не спорьте, не спорьте! – Окаемов умышленно не дал Аксенчуку говорить, считая, что время для его исповеди еще не настало. – Мы поедем теперь за город. А к вечеру вернемся. Ведь сегодня суббота, и я приглашаю вас в «Гранд-отель». Согласны?
– Я-то с удовольствием, но…
– Простите, Николай Евгеньевич, за прямоту. Затруднение с деньгами? Забудьте. Тысячи две у меня в кармане и шестнадцать – на книжке. Были приготовлены на «Победу», но теперь семейные поездки на «Победе» отменяются! В общем, никаких разговоров! Поехали!
Целый день они в нанятом Окаемовым такси разъезжали по дачным местам. Обедали на озере в ресторане «Поплавок». По предложению Окаемова за обедом не пили.
– Побережем силы для вечера, – сказал он.
После обеда они часок поспали в сосновом лесу, а затем смотрели соревнование яхт. В город вернулись к девяти часам вечера, на квартире Аксенчука побрились и отправились в ресторан.
Все столики были заняты, но Окаемов переговорил с метрдотелем, и столик мгновенно нашелся…
Осмотревшись, Аксенчук обнаружил, что за соседним столиком пируют бросившие его друзья. Он сделал вид, будто не узнает их.
В этот вечер Окаемов узнал от Аксенчука все, узнал даже о легкомысленной девушке, сменившей Аксенчука на сына художника и сидящей сейчас в компании за соседним столом. Выслушав его исповедь, Окаемов положил свою холодную руку на руку Аксенчука и сказал:
