случаи, когда порт срывал погрузку и выгрузку вагонов.
– Плохо работаете! – сказал Леднев Елисееву, хотя отлично знал, что это происходит из-за неравномерного движения флота, в чем виноват не Елисеев, а он сам, Леднев.
В этом дипломатическом разговоре Катя тоже нашла свою роль. Молчанием она предоставляла этим людям право решать ее судьбу.
Эта позиция, такая естественная в ее положении, была в то же время удобна и по отношению к Ледневу лично: официальной сдержанностью отгораживалась от его настойчивых взглядов.
– Участок ведет скоростную обработку судов, – сказал Леднев. – Ну конечно, не хочет брать на себя простой – все показатели летят.
Это замечание было обращено к Косолапову и Кате. Косолапову подчеркивалось, что работа участка как передового имеет особое значение и тем, следовательно, больше вина железной дороги. Для Кати же предназначалось уважительное признание ее заслуг.
Но Кате не понравилось скрытое в этом замечании снисходительное дружелюбие: точно они здесь не дело делают, а устраивают не то парад, не то юбилей.
Катя показала на краны, выгружавшие муку из трюмов «Эстонии».
– Делаем двойную работу – выгружаем муку на склад, а потом будем из склада грузить в вагоны. Много тысяч рублей выбрасываем на ветер.
Некоторое время все молча смотрели на работающие краны, на маленькие юркие электрокары, перевозящие муку на склад. Потом Леднев с досадой спросил Елисеева:
– Зачем вы это делаете? Денег не жалко? – И для Косолапова добавил: – Вагоны-то ведь будут.
Он посмотрел на Катю. В глазах его и в уголках рта появилось предназначенное ей одной теплое выражение. Робость этого выражения, осторожная мимолетность его тронули Катю.
Косолапов слушал этот разговор с мрачным видом, точно не понимая, зачем люди тратят свое и его время на пустые пререкания. Потом приказал Кушнерову:
– Подбросьте десяток вагонов под муку за счет машиностроительного. А к вечеру я подошлю резервный маршрут.
– Слушаюсь, – ответил Кушнеров.
Он обернулся к Кате:
– Вы подготовитесь за полчаса?
– Постараюсь.
Кушнеров и Косолапов уехали.
С Леднева соскочила его официальность. Он подмигнул Елисееву и Кате:
– Проучили железнодорожников!
Катя сухо сказала:
– Сегодня мы их проучили, завтра они нас. Так и учим друг друга.
– А умнее от этого не становимся, – совсем развеселился Леднев. – Вы это хотите сказать?
– Это, – невольно улыбнулась Катя.
– Ничего, – уверенно проговорил Леднев, – все впереди, и все со временем наладится.
– Мне надо пойти распорядиться насчет приемки вагонов. Разрешите? – сказала Катя.
– Да, пожалуйста, – ответил Леднев, – займитесь маршрутом, а мы с Иваном Каллистратычем пройдем но хозяйству. – И по-начальнически добавил: – Через час я вернусь сюда – посмотрю ваши дела.
Со дня открытия навигации Катя ни разу не видела Леднева. Зато в предпочтении, которое отдавалось ее участку, Катя чувствовала его благожелательную руку. Она по-прежнему была признательна Ледневу за помощь, но неожиданная вспышка чувства к этому человеку, которая была у нее тогда дома, когда она лежала и думала о нем, теперь, казалось, уже прошла.
Первые дни она старалась не выходить из конторы, вздрагивала при каждом телефонном звонке, с волнением поднимала трубку. За эти две недели он ни разу не позвонил ей. И, конечно, она не звонила ему.
Именно поэтому она так холодно и официально держалась с ним сегодня. Ей ничего не нужно, она настолько свыклась со своим одиночеством, что все это, даже такое незначительное, причиняет ей боль.
Она услышала твердые шаги по маленькой лестнице и коридору. Леднев появился в дверях. Его взгляд, честный, искренний, взволнованный, говорил, что она не должна сердиться, на все были свои причины и когда она узнает их, то простит его. Он не звонил и не приезжал именно потому, что это для него так же серьезно, как и для нее.
Вошел Елисеев. Лицо Леднева снова приняло официальное выражение, но где-то в глубине продолжала теплиться улыбка, предназначенная Кате и только ей одной видимая. И под действием его взгляда, ласкового, извиняющегося, таяла ее холодность и снова пробуждалось чувство власти над этим человеком, чувство, которое она испытала тогда ночью, у себя дома.
– Интересные данные, – сказал Леднев, пробегая глазами по строчкам ведомости погрузки судов. – А здесь что? Непонятно.
Катя склонилась к ведомости. То же самое сделал и Елисеев, довольно бесцеремонно потеснив Катю. Ее плечо коснулось плеча Леднева, и она почувствовала его щеку рядом со своей. Не в силах выговорить ни слова, Катя молча карандашом показала графу.
Сохраняя ту же позу, Леднев сказал:
– Вот чего можно добиться, если по-настоящему организовать погрузку. Эти данные мы поместим в информационный бюллетень пароходства. Пусть все знают.
Сжимая в кулаке карандаш, чтобы не было видно дрожи пальцев, Катя глухо проговорила:
– Рано писать. Вместо бюллетеней порты предпочли бы нормально получать суда и вагоны.
Катя выпрямилась, отодвинулась от Леднева. Она увидела на его лице резко обозначившиеся скулы и далекие изумленные глаза. Ей было душно, казалось, что Елисеев видит все. И это стыдно, позорно, унизительно. Голос Леднева звучал откуда-то издалека, она не слышала, что он говорит.
Раздался спасительный телефонный звонок. Катя схватила трубку. Диспетчер спрашивал Елисеева.
– Здесь. – Катя передала трубку.
Звук собственного голоса успокоил ее. Она отошла к окну, сказала:
– Рано писать, да и не о чем еще писать. О каких достижениях можно говорить! Грузим за сутки, а суда ждут нас неделями, стоят в ожидании вагонов.
Так всегда! Начнешь дело – не верят. Добьешься незначительного результата – поднимают шум. А оснований для шума еще нет.
– Вот сегодняшний случай. – продолжала Катя, – я уже, право, не знаю: на что нам рассчитывать, на что надеяться? Пароходство нам помогает, но развернется навигация, и пароходство само будет бессильно. Неудачи расхолаживают людей. Нужно решать коренные вопросы.
Едва заметная тень недовольства пробежала по лицу Леднева.
– Каждый на своем месте должен делать все от него зависящее. Вы делаете. И добились успехов. Это должны знать все. А о судах и вагонах найдется кому подумать.
Несколько смягчившись, Катя сказала:
– Хорошо бы начать не с успехов, а с невзгод.
– Договорились! – Леднев засмеялся и с привлекательной бесшабашностью ударил рукой по столу. – Будем говорить и о том, и о другом. Но ваш участок выходит в передовые, придется нести бремя славы.
Он с доброй и ободряющей улыбкой посмотрел на Катю.
Пошли по участку – Катя, Леднев, Елисеев.
Катя смеялась шуткам и замечаниям Елисеева, но никогда позже не могла вспомнить, что говорила, чему смеялась.
В мире существовали только они двое – Леднев и она. Они произносили слова, фразы, кого-то слушали, но разговаривали только глазами, только между собой, понимая друг друга и отвечая только один другому.
Подошли к машине Леднева.
– Товарищи, кто в город?
