Говорили тосты, пили, опять говорили добрые слова о Игоре Ельцове. Юрий почти не пил, помогал на кухне. Люди приходили и уходили. Соседи по дому, ребята из 88-го отделения, какие-то старые друзья.
К вечеру, когда почти все ушли, раздался звонок в дверь. Юрий открыл. На пороге стоял Сергей Сергеевич.
— Здравствуйте, Юрий Петрович. Примите мои соболезнования. На кладбище я не стал к вам подходить, решил заехать домой.
— Спасибо, — удивленно ответил Ельцов, — спасибо. Раздевайтесь, проходите.
Сергей Сергеевич снял невесомое твидовое пальто и остался в элегантном темном костюме. Галстук тоже был темным. Все, как положено.
Сергей Сергеевич вошел в комнату. Женька немедленно поставила перед ним чистые тарелку и рюмку. Налила водки. Сергей Сергеевич, не садясь, взял рюмку.
— Земля вам пухом, Игорь Дмитриевич. Таких людей, как вы, уже нет. Вы были человеком штучным, и поэтому уважали вас все: и те, кого вы ловили, и те, с кем вы ловили. Только те, кто правили, не ценили вас. Но это извечная беда России. Я уважал вас, глубоко и искренне.
Сергей Сергеевич выпил, не закусывая, поставил рюмку, повернулся к Ельцову.
— Юрий Петрович, проводите меня.
Они спустились во двор к маленькому юркому «фольксвагену».
— Юрий Петрович, помните, я говорил вам, что за мной услуга.
— Помню… Но…
— Вот этого не надо. Мир деловых людей держится на слове. Вот. — Таинственный человек протянул Ельцову квадратик бумаги.
— Что это?
— Фамилия, адрес, кличка человека, убившего вашего дядю. Можете отдать ее сыщикам, можете сами разобраться. Решать вам.
Сергей Сергеевич сел в машину. Серебристый «жучок» ушел задним ходом под арку.
Три оперативные машины остановились у дачи Шорина. Агент, работавший сторожем, раскрыл ворота. Михеев вылез из «Волги». Вдохнул осенний воздух, настоянный на пряной листве, и скомандовал:
— Начали.
Утром он приехал к главному «Литературки». И рассказал ему, за что зверски избили его обозревателя. Главный чуть сигару изо рта не выронил, вызвал ответственного секретаря.
— Статью Андрея в номер.
— Придется переверстывать.
— Ставьте, я сам напишу врез.
…А в доме зажегся свет, и Михеев, поднявшись по ступенькам крыльца, вошел в дачу. На первом этаже, в огромной столовой, увешанной батальными полотнами советских мастеров, сидел человек в синем тренировочном костюме с надписью «СССР» на груди.
— Это и есть арестованный Шорин, товарищ генерал, — доложил подполковник Ковалев.
Михеев подошел к столу, тяжело посмотрел на арестованного.
— Ты мне, мразь, за Вайнбурга и Ельцова ответишь, за всю масть.
— Ты докажи, генерал, — усмехнулся Шорин, — потом пугай.
— Ничего, в Лефортово по-другому поговорим. Продолжайте. А я поехал.
Ушли гости. Женщины мыли посуду. Ельцов принял душ, выпил кофе с лимоном, чтобы отбить запах водки.
Зазвонил телефон.
— Да.
— Это ты, Юра? — услышал он голос Махаона.
— Я, Миша.
— Я на кладбище приехал после всех, цветы положил. Юрик, сука буду, опять на зону откинусь, а эту падлу найду и кончу.
— Я его нашел, Миша.
— Приезжай.
Ельцов вышел в прихожую, взял кожаное пальто.
— Ты куда? — выскочил из кухни Игорь Анохин.
— Надо, дружище.
— Нашел?
— Да.
— Я с тобой.
— Нет. Это только мое дело. Ты баб увези, хочу вернуться в пустую квартиру.
Анохин посмотрел на него пристально и сказал:
— Сделаю.
Машину они оставили на углу Кривоколенного и Потаповского. Матрос жил в старом доходном доме в двухкомнатной квартире, один. Все это было отмечено в записке.
Когда подошли к дому, Махаон сказал:
— Я эту падлу знаю. Он беспредельщик, у него нож — продолжение руки.
— Обрубим, — зло сказал Ельцов.
— Мочить будем?
— Нет, выбьем, кто вывел его на дядьку, а потом в МУР сдадим, там его ребята и кончат в камере.
— Тебе решать. Но отдавать его ментам мне западло.
— Я сам его сдам, Миша, сам.
На дверях вместо выбитого стекла красовался кусок фанеры. На нем висели два объявления. Первое: «Лифт не работает до 15 ноября с.г.» Второе: «Идет ремонт перил. Жильцы и гости не должны облокачиваться на них во избежание несчастных случаев».
— Ну что ж, — Махаон присвистнул, — переть нам на седьмой этаж пехом, не касаясь перил.
— Спасибо хоть предупредили, — зло буркнул Ельцов, — а то я обратно по перилам съехать собирался.
На лестнице было темно. Старинные, еще из прошлой жизни, когда этот дом именовался доходным, плафоны горели через один. Свет их был размытый и желтый. Поднимались медленно. Экономили силы. На площадке последнего этажа перед квартирой Матроса остановились отдышаться. За дверью бушевала музыка. Хриплый голос Аркаши Северного был слышен на лестнице.
— А если он не один? — прислушался Ельцов.
— Значит, будем глушить всех, — спокойно ответил Махаон.
Он достал отмычку, покопался в замке, и дверь открылась.
вырвался на свободу хриплый голос Северного.
В коридоре отвратительно пахло табачным перегаром и немытой посудой. В освещенной комнате бушевал популярный ресторанный певец.
Они тихо подошли и увидели стол, початые бутылки, нарезанную селедку и искромсанную колбасу.
Спиной к ним на стуле сидел человек и дирижировал рукой с поднятым стаканом в такт
