Шорин ушел и принес две пачки коричневых сотенных. Он смотрел, как Виноградов трясущимися руками засовывал их в карман, и подумал внезапно, что урки, с которыми он сидел в лагере, ничем не отличаются от этих людей, облеченных властью.
Виноградов заторопился и уехал. Шорин вышел на улицу. Где-то жгли листья. Ветер доносил горьковатый запах гари. Пахло как на лесоповале в лагере.
Неужели придется хотя бы на время попасть за решетку? Статья не является доказательством для суда. Правда, в нашем суде как прикажут, так и сделают.
А дым стелился у самой земли, как когда-то осенью на делянке. Они грелись у костра, Умный и Леня Сретенский, и курили злую махру. За флажками сидел молодой мордатый сержант. На коленях к него лежал автомат, и он тихо напевал о том, как у нас в садочке розы расцвели.
Конечно, на лесоповал он не попадет, если сделает все, как нужно.
Ах, старый сыщик, старый сыщик. Он-то думал о молодом Ельцове, ждал от него подлянки. А паренек-то прописался в Москве, устроился тренером, с девками по кабакам шляется и счастлив. А дядюшка его, пес ментовский, он продолжает копать. Такой может нарыть много.
Звонить дочке генсека, с которой он баловался камушками, — пустой номер, не до него нынче принцессе. А ему время выиграть надо, остановить старого сыскаря да жиденка этого. Ну что ж, давай забудем на время, что он респектабельный представитель московского света, а вспомним зека Умного.
В семь часов Шорин подъехал на «жигулях» к ресторану «Звездочка» на Преображенке. Плохое это было место. Опасное. Еще с довоенных лет, когда бушевал здесь развеселый Преображенский рынок, стала «Звездочка» пристанищем блатных с Преображенки и Сокольников. Сюда приходили продавать информацию наводчики, здесь те же ребята сбивались в кучу для очередного разбоя и грабежа. Но, несмотря на крутой нрав завсегдатаев, скандалов и драк в ресторане не было. Блатные боялись смотрящего, который с пяти часов занимал место за удобным столиком в углу зала, а если напившиеся лохи скандалить начинали, то сразу, словно из-под земли, вырастали крепкие ребятишки и выставляли подгулявших за дверь. С милицией многие из завсегдатаев встречаться не желали.
Вот уже пять лет смотрящим за Сокольниками и Преображенкой был вор в законе Николай Слепцов по кличке «Коля Слепень». Он приходил в «Звездочку», как на работу. Принимал деньги для общака, давал советы, как поставить дело, вершил третейский суд.
К нему и приехал Шорин. Когда-то они тянули срок в одном лагере и юридические советы Шорина очень помогли молодому тогда вору Слепню. По просьбе Коли Шорин помогал честным ворам прописаться в Москве, находил хороших адвокатов и давал наводки на квартиры артельщиков-конкурентов. Никто, даже Ястреб, не знал, что Сашка Умный отчисляет деньги в общак. Делал Шорин это, твердо зная, что может случиться всякое. И тогда сановные друзья отвернутся от него и даже имя забудут. Конечно, Матвей Кузьмич поможет, но не сразу. Жить придется на зоне, а какой там расклад — он знал не понаслышке.
За столом Слепня сидел худощавый пожилой человек с лицом порочного мальчика, он внимательно слушал Колю и почтительно кивал. Шорин подошел.
— Почтение, Николай.
— Здорово, Саша. Ты, Муха, погуляй пока, дай мне с солидным человеком поговорить.
Пожилой мальчик исчез, словно растворился в дымном зале.
— Садись, Умный, имеешь ко мне слово?
— Имею.
— Пить, есть будешь?
— Попроси холодного боржоми.
Сидели молча, пока официант бегал за минералкой. Когда бокал наполнился пузырящейся водой, Шорин отпил с жадностью, закурил и сказал:
— Могу залететь на кичу.
— Все можем. Наша жизнь такая, — философски ответил Слепень. — Давай прикинем вместе, может, чем помогу.
Шорин без подробностей описал ситуацию.
Слепень насыпал в пиво соли, в бокале заметались частые пузырьки, отхлебнул и сказал:
— Попадешь в крытку, я смотрящему маляву пришлю, жить будешь как человек. На зону тоже. Тебя честные воры знают, уважают. Ты не фраер и не мужик, идешь по второй ходке, так что почтение тебе люди окажут. А чем сейчас помочь могу?
— Мне надо тормознуть одного фраера и бывшего цветного.
— Это можно. Кто фраер?
— Журналист Андрей Вайнбург.
Слепень задумался, закурил «Казбек».
— Как ты их, Умный, тормознуть хочешь?
— Пусть к лепилам недельки на две попадет. А там я, может, разберусь.
— Давай адрес еврейчика. Во сколько дело ценишь?
— Кусок.
— Щедро. Давай.
Шорин положил на стол пачку сотенных.
Слепень солидно, не торопясь, положил ее в карман.
— Кто цветной?
— Полковник Ельцов.
— Начальник МУРа?
— Бывший.
— Извини, Умный, при всем уважении, никто с этим ментом связываться не станет.
— Но я же не мочить его прошу, а на перо посадить, чтоб в больнице покантовался.
— Понимаю. Но не пойду. Мне из-за него на правило не с руки выходить. Уважают его наши. Он, скажем так, мент в законе.
— Он главный, понимаешь, он мне все дело портит.
— Значит, так, — Слепень налил себе еще пива, — тебе беспредельщик нужен. По масти один на льдине. Помнишь, Леня Сретенский Витьку Матроса подзарядил в шашлычной фраерка уделать?
— Конечно, помню.
— Он опять в столице нашей Родины объявился. Сколько дашь?
— Десять кусков.
— За такие деньги он Леню бровастого на перо посадит. Пиши его адресок
Дома на Красноармейской и улице Черняховского в Москве называли «дворянское гнездо». В конце пятидесятых и начале шестидесятых лично Никита Хрущев разрешил строительство кооперативов для актеров, писателей и кинематографистов. Дома были добротные, кирпичные, въехала в них творческая элита страны.
Андрей Вайнбург жил в доме 23. Каждый вечер во дворе собирались кучками герои социалистического реализма и обсуждали насущные проблемы. И в этот ноябрьский вечер трое пламенных борцов российской словесности горячо спорили о грядущих переменах. Все сходились в одном: следующим вождем страны будет Юрий Андропов. А это принесет писателям огромное облегчение в их нелегком труде. Андропов — человек интеллигентный, сам пишет стихи, а то, что много лет он рулил в КГБ и в порошок растирал диссидентов, это ничего не значит.
Полярность мнений достигла такого уровня, что один из троицы, прозаик и лауреат, забыл о том, что вывел прогулять собаку. И вспомнил о ней, услышав неистовый лай в подворотне.
Письменники подошли к арке и увидели человека, лежащего у стены. Он тихо стонал. Один их троицы наклонился, щелкнул зажигалкой.
— Это же Андрюша!… Андрюша Вайнбург.
Из десяти боксеров, вышедших в финал первенства клубов, восемь ребят Ельцова заняли первые места. Такой результат у клуба «Боевые перчатки» был впервые. Юра выслушал много комплиментов от спортивного начальства. Председатель Федерации бокса прямо сказал, что ему пора брать более серьезную
