Ельцов проработал у них недолго. Но его публикации заметно выделялись на фоне очерков, которые делали писатели, в которых они говорили не о проблеме, а о своем отношении к ней.
Ельцов для него был человеком из другого мира. Женат на дочери крупного чиновника, крутился в компании номенклатурных детей. Внешне весьма благополучный человек.
Андрей был в командировке, когда Юру Ельцова арестовали. В редакцию сообщили, что он был здорово пьян, вспомнил боксерскую молодость и учинил дебош с мордобоем в шашлычной на Пушкинской. Видимо, думал, что все ему сойдет с рук. Сановный тесть вытащит из любой ситуации. Но не вышло.
Поговорили и забыли. А все оказалось значительно сложнее.
— Борис Николаевич, — спросил Андрей Михеева, — я, если, конечно, можно, поговорил бы с человеком, размотавшим это дело.
— К моему стыду, отвечу, только не для печати, размотал это дело полковник Ельцов.
— Бывший начальник МУРа?
— Именно.
— Но он же в отставке.
— Он сыщик, а это должность пожизненная.
— Я могу его увидеть?
— Как говорят наши молодые опера, как нечего делать.
— А с Болдыревым я могу поговорить?
— Эту возможность мы вам предоставим. И помните, полковник Ельцов продолжает свое расследование, так что материал у вас будет.
Андрей встретился со всеми, даже в далекий лесхоз ездил к Витьке Кретову. Материал состоялся, но его не покидало ощущение, что это только верхний, очень тонкий слой. Копнешь глубже — и найдешь подлинную сенсацию. Он так и закончил материал. Пообещав читателям новую, еще более серьезную публикацию.
Главный был за границей, поэтому всем рулил первый зам. Он взял эту статью, главный перед отъездом сказал, что в этой публикации заинтересовано второе лицо в стране, и пообещал Андрею, что поставит ее в ближайший номер.
Когда он прочел материал, ему стало дурно. Ведь это он послал Ельцова на встречу с человеком, который якобы должен передать материал по ереванскому делу.
За это он к празднику получил «Трудовик» и переехал в новую квартиру.
Он немедленно позвонил помощнику Гришина Виноградову. Голос у Виноградова был раздраженный и злой:
— Ты что, не знаешь об арестах? Начальника управления торговли на допросы вызывают. Андропов под папу копает, а ты с какой-то заметкой.
— Это не просто заметка, а бомба, под нас подложенная.
— Ну ладно. Давай у памятника «Героям Плевны» через полчаса. Успеешь?
— Конечно.
Октябрь уже кончался, а бульвар еще сохранил желтые листья на деревьях. Солнце освежило их, и казалось, что осень только что прокралась в город. Виноградов сидел на лавочке и курил. Солнечный день расслабил его, заставил думать о вещах приятных и простых.
Запыхавшийся зам плюхнулся на скамейку, протянул руку.
— Привет.
— Привет, ну чего ты волну гонишь?
— Смотри.
Виноградов взял статью и начал читать. Долго, внимательно.
Закончил, свернул странички в трубочку.
— Ты этот экземпляр для меня подготовил?
— Да. Может, поговоришь с самим?
— Ему не до заметок ваших. Того и гляди самого попрут. Я говорил тогда: не добивайте этого дурачка. Исключили бы из партии, отправили на работу в районку под Москву или чуть дальше. Работал бы там да спивался с божьей помощью. Нет, твою мать, по полной программе решили заделать. Забыли, козлы, кто у него дядя. Вот он им и оборотку дал. Ладно, отдам статью Сашке Шорину, пусть бежит к Рытову. Матвей Кузьмич фигура сильная. А ты-то чего боишься?
— Это же я послал его в шашлычную.
— Ну и что? Человек, нужный Ельцову, приходил, но скандала испугался. Ты чист.
— Если так, — неуверенно сказал зам.
— Только так, и никак иначе. Ты это сочинение попридержать можешь?
— Пока шефа нет, могу.
— Вот и держи. Поезжай к себе да выпей коньячку, а то на тебе лица нет.
Шорина Виноградов нашел на даче.
— Разговор есть, — голосом старшины, поучающего новобранцев, сказал он.
— Ты чего это? — удивился Шорин.
— Спасти тебя, дурака, хочу. Немедленно встретиться надо.
— Приезжай, обедом накормлю.
— Ладно, выберу два часа, пока шефа нет.
Машину Виноградов оставил у первых дач поселка, на всякий случай, а сам пошел пешком. До чего же осень-то хороша. В Москве ее не видно. А здесь прямо как в мультфильме «Добрый лес». Виноградов наклонился, поднял опавший лист, растер его пальцами, понюхал руку. Винной бочкой пахла рука. Он постоял, завистливо оглядев вторые этажи дач, выглядывающие из-за высоких заборов. Неужели и он когда-нибудь получит здесь домишко? Все может быть, все может быть.
Он прошел сквозь вахту шоринской дачи. Охранников в форме уже не было, дверь ему открыл пожилой человек в ватнике и кирзовых сапогах. К дому вела дорожка, петляющая среди деревьев. Под ногами шуршала опавшая листва. И вдруг радостное чувство овладело Виноградовым.
Конец Сашке Шорину, не будет у него ни «мерседеса», ни виллы этой. Пожил, побарствовал. Хватит.
Шорин ждал его у крыльца. Привычно обнялись.
— Ну пошли, пошли к столу.
На огромной утепленной террасе был накрыт обеденный стол. Виноградов осмотрел его и тоскливо сказал:
— Ты водку-то и коньяк убери, мне еще в горком возвращаться. Ты мне пивка дай.
Он ел жадно и много, запивал балыки и семгу пивом, а Шорин в другой комнате читал статью. Вот тебе и отставной сыщик. Какое дело поднял. А Ястреб, сука, перед смертью раскололся. И Болдырев хорош.
Он вышел на террасу и с ненавистью посмотрел на жрущего Виноградова.
Тот смаковал копченую курицу, медленно вытер рот салфеткой, спросил:
— Ну как?
В голосе его звучала нескрываемая радость.
— Спасибо, дружище, что предупредил. Матвей Кузьмич это дело на корню зарубит.
— Ну-ну… — В голосе гришинского помощника слышались явные нотки недоверия. — Смотри, Саша, не попади под раздачу. Что торговля, что цеховики — для чекистов один хрен.
— Постараюсь не попасть, — деланно улыбнулся Шорин, — послушай, а похерить это сочинение нельзя?
— Нет. Но задержать можно. — Виноградов налил себе в бокал чешского пива.
— Поможешь?
— Понимаешь…
— Сколько? — резко спросил Шорин.
Виноградов растерялся. Какую же назвать сумму? Какую?
— Пять косых, — наконец выдавил он.
— Состоялось.
