изумительной истории о сознательном бандите. Ельцов шагнул в комнату и опрокинул человека вместе со стулом. Полетел со звоном стакан, Махаон четко, ногой засадил падающему в подбородок. Тот отключился.
Они подняли его, усадили на стул, связали руки за спинкой.
— Вот он, — ощерился Махаон, — Витька Матрос, беспредельщик камерный.
— Я его знаю, — Ельцов поднял за подбородок голову Матроса, — это он тогда в шашлычной о стол головой бился.
Махаон пошел на кухню, принес чайник и выплеснул воду в морду Витьке. Тот засопел, заерзал и открыл глаза.
— Узнаешь меня, гнида? — Ельцов наклонился к Матросу.
Тот замотал головой, замычал. Постепенно глаза его стали осмысленными.
— А, — скривился он, — это ты, фраерок. Опять на кичу захотел? — Матрос улыбнулся стальными фиксами. — Да ты знаешь, парчушка, что до крытки не доедешь, тебя за меня братва на ножи поставит.
Ельцов стеганул ему по лицу. Из носа Матроса потекла кровь.
— Слушай меня внимательно, сука. Ты мне скажешь, кто навел тебя на полковника Ельцова. Скажешь — будешь жить.
— Я твою маму, фраер, — сплюнул кровь Матрос.
Он сидел в одной майке, руки и грудь были покрыты синью татуировок, в прищуренных глазах — огоньки ненависти, ощеренные металлические фиксы.
Сколько таких встречал в тюрьме, на этапе, на зоне Юра Боксер. Сколько бил эти отвратные рожи. Сколько ночей не спал, ожидая, когда они придут с заточками.
— Значит, не скажешь?
— Пошел…
И вдруг из открытой форточки запахло не московской осенью. Липкий, жарко-влажный ночной африканский ветер ворвался в комнату. И не стало ни бывшего зека, ни журналиста и тренера Ельцова. Наемник стоял в этой затхлой квартире. Наемник жестокий и сильный.
— Свяжи ему ноги, — рявкнул Ельцов, подошел к телевизору и вырвал электрошнур. Взял нож, зачистил концы. Подошел к Матросу, вынул из его брюк ремень, спустил штаны и трусы. Взял грязное полотенце засунул ему в рот. Матрос замычал, затряс головой.
Ельцов надел ремень ему на голое тело, обмотал оголенный провод вокруг члена, второй засунул за ремень на животе. Подтащил стул ближе к розетке.
— Сейчас я тебя поджарю, падло.
Он сунул штепсель в розетку. Матрос забился, замычал. Ельцов выдернул штепсель, вынул кляп.
— Будешь говорить?
— Буду!
— Кто?!
— Умный. Сашка Шорин. Я хотел чуть подрезать, а тот руку мою прихватил, спотыкнулся и сам на нож сел.
— Это ты в МУРе расскажешь. Там ребята любят послушать, как убивают их начальников. Развяжи его.
Махаон разрезал веревки. Он выполнял команды Ельцова, но смотрел на него со странным изумлением.
— Одевайся! — Ельцов бросил Матросу пиджак.
— Куда, куда ты меня? А? Если глушить… Не надо… Я деньги отдам… Я не хотел его мочить… Он сам на нож…
— Закрой хайло! — рявкнул Ельцов.
— Закрою…Закрою… Ты скажи куда…?
— В МУР.
Витька Матрос одевался, делая вид, что напуган очень. Приговаривал что-то, всхлипывал. Фраерка-то он узнал сразу, а вот второго где-то видел, а кто — определить не мог. Да какая разница, сейчас его поведут, он курточку-то наденет. А там в футлярчике к подкладке пришита заточка-подружка. Ею он фраеров и кончит. А то надумали — в МУР. Лаве у него хватит, свалит из Москвы, отлежится, а там посмотрим.
Они вышли в прихожую.
— Одевайся, — сказал Ельцов.
Вот она курточка. Застегивать не надо. Ладонь сама рукоятку нашла. Теперь держитесь фраера.
Первым Бородатый вышел. Матрос за ним. Сзади, как вертухай, фраерок. Он дверь закрыл.
Пора!
Матрос выдернул заточку и развернулся к противнику. Ельцов не увидел, скорее, почувствовал, как Матрос наносит удар. Годами выработанная готовность к схватке и здесь помогла ему.
Он ушел, развернувшись корпусом. Матрос с вытянутой рукой, провалился, и тогда Ельцов встретил его правым апперкотом и, стремительно переместив корпус, добавил левым хуком. Матрос взмахнул руками, зазвенела на каменном полу заточка, а он отлетел к перилам и рухнул вниз вместе с ними.
— Бегом! — крикнул Махаон.
Они сбежали по лестнице. На площадке последнего этажа лежал Витька Матрос. Махаон наклонился над ним.
— Готов.
Они вышли на улицу и закурили.
— А ты где научился людей пытать? — спросил Махаон.
— В Африке, когда защищал геополитическую линию КПСС.
— Ты Матроса в глубокий нокаут отправил или убил, поэтому он падал молча. Твоя любимая серия. Ты так у Парамяна на первенстве РСФСР выиграл. А знаешь, почему на грохот никто не выглянул даже?
Ельцов недоуменно покачал головой.
— Боятся строители коммунизма. Всего боятся. Мечтают только о колбасе да консервах. Едем к Умному.
— Нет, Миша, — Ельцов открыл машину, — садись. Я тебя отвезу. Это мой спарринг. Тебе туда лезть не надо, сразу на кичу попадешь.
На Сретенке, когда Махаон собирался выходить, Ельцов спросил:
— Ты Иринин телефон знаешь?
— Да.
— Вот тебе вторые ключи от квартиры. Если со мной что случится, заберешь все. В ящике моего письменного стола записка, как найти дядькин тайник. Все из него заберешь и спрячешь у Ирины. Иди.
Махаон неохотно вылез.
— Удачи тебе, кент. А ты знаешь где его найти?
— К черту. Эта падла по дорожке мимо ресторана «Архангельское» бегает ровно в семь.
Махаон стоял и смотрел, как удаляются светящие габариты «жигулей». И повторял про себя: «Дорожка, ресторан, семь часов».
Анохин сдержал слово, в доме никого не было. Мебель стояла на своих местах, проветренные комнаты пахли осенней свежестью. Ельцов прошел в дядькину комнату. Сел в кресло, закурил. Только что он убил человека, но угрызений совести не испытывал. Когда-то там, в Африке, в суматошной и липкой рукопашной схватке, он ножом запорол здоровенного потного негра. Дня три вспоминал его перекошенное лицо, потом все ушло. Ему приходилось стрелять в людей в упор, приходилось бить из автомата на дистанции по человеческим силуэтам, как по ростовым мишеням.