Я тогда его пугать не стал, боялся, что он закроется. Думаю, подожду. Вышел на ребят из Фрунзенского райотдела. Они мне и рассказали, что действительно, он у них только числился, а сам по линии министерства работал. А вылетел за то, что на обыске у какого-то ювелира сунул в карман немного денег и пару безделушек, тысяч по семь каждая. Уж не знаю, как это определили, но вылетел он из партии, из органов и разжалован. Вот что я хотел тебе рассказать. — Игорь ловко бросил окурок в урну.
— Смотри, попал, — засмеялся Ельцов.
— Нет, дружище, это ты попал. Ты же хочешь эту историю поднять?
— А то.
— Можешь начинать оперативную разработку. Пошли, узник собственной совести.
Ну вот, и наступил момент, о котором долгими лагерными ночами думал Ельцов. Время расчета наступило. Теперь по-умному все делать надо. Он помнил этого Кретова. Мордастого, наглого, укравшего при личном обыске его часы «Омега» и зажигалку «Ронсон». Помнил, как он водил горящей сигаретой у его лица.
Все помнил, как тот ударил его ногой, когда они выходили из машины. А почему не ударить, если у задержанного руки за спиной наручниками скованы?
Юра потом видел много ментов и вертухаев, но такой суки, как Кретов, не встречал.
Ну что ж, надо выбить из Кретова все, что он знает.
— Слушай, Игорь, у тебя диктофон с собой? — спросил он.
— Естественно.
— Пошли в «Яму».
Попасть в этот странный пивной бар обычному человеку было нелегко. Сначала в очереди помаяться приходилось. Но завсегдатаи шли другим путем. Игорь вел Ельцова секретным фарватером. Они вошли в арку и попали в грязный, заваленный ящиками двор. Подошли к обшарпанной двери, ведущей в подвал, открыли ее. Их встретил странный, комбинированный запах прокисшего пива, несвежей пищи и табачного перегара.
Игорь уверенно прошел мимо кухни, каких-то ящиков, и они очутились в гудящем от голосов зале.
— А вот и наши, — сказал Игорь, — пошли.
За столом, уставленным пивными кружками и стаканами, сидела компания молодых мужиков. Одного из них Ельцов узнал сразу же, это был актер Валька Голубев. Лицо его примелькалось в детективных фильмах. Он чаще всего играл бандитов, внешность располагала именно к таким ролям.
— Ребята, привет, — поднял руку Анохин, — рекомендую вам Юру Ельцова, моего друга. Журналиста классного, а теперь тренера по боксу.
Стол молчал.
— А вот и прописка, — засмеялся Игорь и вынул из кейса две бутылки пшеничной водки.
— Садись, Юрик, — поднялся из-за стола оплывший человек с испитым лицом. — Не узнаешь?
— Славка, ты? — спросил, узнавая, Юра.
— Я, Елец, я.
Славка Сафронов, олимпийский чемпион по боксу. Юра слышал, что он начал сильно пить, но чтобы так…
— Осуждаешь, — усмехнулся стариковским беззубым ртом Славка.
— За что, Славик? Жизнь и меня поломала.
— Садись, Юрок, — Славка подвинулся, — вот и ты к нам пришел.
— Хватит, наливайте, — прогудел Валька Голубев, — потом разберемся, что к чему.
Он махнул рукой, и к столу подбежал официант по кличке «Микадо».
Все вопросительно посмотрели на Ельцова.
— Пива всем, рыбы соленой, что горячее есть?
— Сосиски и купаты.
— Волоки купаты и получи с меня.
Компания высоко оценила поведение новичка. Пришел серьезный человек, не халявщик. Выпили по первой, закусили.
— А где Витька Кретов? — спросил Анохин.
— Скоро будет, — ответил бородатый парень, — я его в проезде МХАТа видел, он там с Батоном крутился, сказал, что будет, и не пустой. А он тебе нужен?
— Да, надо с ним потолковать.
Выпили по второй. Ельцов, запив водку пивом, отметил, что напиток сей вполне на уровне. О чем и сказал новым друзьям.
— Пусть бы он попробовал пожененного пива принести. Нас накрывать боятся, — разъяснил ему ситуацию в подвале человек с мясистым носом и тонко подбритыми усиками. Такие усики обычно рисуют карикатуристы, когда создают образ отрицательного героя.
— Меня Володей зовут, — представился он Ельцову, — у тебя случаем кодеинчику нет?
— Нет. — Ельцов сделал глоток пива.
Раньше он бы не понял, зачем Володе кодеин. Но зона научила многому. В кодеине содержался опиум, а если принять несколько таблеток, можно было прилично заторчать.
А за столом начался обычный веселый разговор. Какие все-таки разные люди сидели рядом с Анохиным и Ельцовым.
Спившийся чемпион — вышибала в кафе; Володя, непонятно чем занимающийся, но имеет за спиной пару сроков, Джангир Абалов — известный политический карикатурист, Юра Славков, кандидат экономических наук, бывшая надежда Института экономики, Гена Смолин, когда-то аспирант-историк, а ныне известный катала. Да и у остальных биография была пестра и непересказуема.
Полтора литра водки разлетелись быстро. Народ решил сбрасываться.
И тут Ельцов увидел Кретова. Раздобревшего, в потертом пиджачке, в рубашке клетчатой, мятой.
Он подошел к столу и поставил со стуком две бутылки портвейна.
— Моя дань, братцы, — хрипло засмеялся Кретов.
— Садись, — махнул рукой, приглашая, Смолин.
Кретов уселся на лавке, подвинув Володю.
— Вить, пока не начали квасить, — сказал Игорь, — давай отойдем, пошепчемся, дело есть. Вон и столик свободный образовался.
— Пойдем, Игорек, с тобой куда скажешь. — Кретов налил полный стакан пойла, именуемого портвейном, и пошел к пустому столу.
Анохин сделал знак Ельцову: погоди, мол.
Они отошли, а через некоторое время Юрий подошел к ним.
— Не прогоните? — спросил он севшим от ненависти голосом.
Сел. Тяжело посмотрел на Кретова
— Ну что, падло, узнал меня?
— Ты… — подавился словами Кретов.
— Я, сука, я. Значит, помнишь.
— Я не хотел… — Голос Кретова сел. Он не говорил, а выталкивал из себя слова.
— А сигаретой лицо прижигать хотел? А бить ногами тебя тоже заставили? Где мои часы и зажигалка? Не забыл, как ты их у меня реквизировал?
Ельцов схватил Кретова за отвороты пиджака, рванул. Тот ударился животом о стол.
— Он тебя, Витя, сейчас уроет здесь, и никто за тебя слово не скажет. — Анохин закурил сигарету. — У тебя один выход есть: рассказать нам, как все было.
— Что рассказать? — переспросил Кретов.
— А то, что ты мне тогда на «даче» поведал, только более подробно.
— Я не могу.
— Тогда я тебя инвалидом на всю жизнь сделаю, а может, и убью, — жестко ответил ему Ельцов.
