Вот уже бандит Ленька Пантелеев бежит из тюрьмы…
И тут раздался звонок в дверь.
— Кого это принесло? — вздохнул дядька. — Откроешь?
Юра пошел к двери.
На пороге стоял незнакомый человек с клочковатой, словно приклеенной бородой.
— Здравствуйте, — сказал он, — меня Николаем Носковым зовут.
— Очень приятно, — улыбнулся Юра, — а я — Юрий Ельцов.
— Я, собственно, к вам.
— Проходите.
— Да разговор у меня не простой.
— А что нынче просто? — Ельцов потянул его за рукав.
— Нет, лучше вы ко мне выйдите.
Юра шагнул на площадку, огляделся. Никого.
— Ну, говорите.
— Вам надо со мной поехать.
— Кому это надо?
— Вам и вашему другу.
— Вообще-то я вас впервые вижу…
— Да не опасайтесь, вас ждет человек, с которым вы в проходняке метелили ребят Кабана.
— Мишка!
— Он. Только давайте все сделаем по-тихому. У меня машина внизу. Поехали?
— Вы заходите, Коля, мне одеться надо.
— Кто там? — выпустил клуб ароматного дыма дядька.
— Привет от Махаона, — прошептал ему на ухо племянник.
— Едешь?
— Да.
— А если…?
— «Если» не будет — связной пароль назвал.
— Ну, тогда с богом. А куда едете?
— Пока не знаю.
— Узнай и мне скажи, — жестко скомандовал Ельцов-старший.
Когда Юрий переоделся и вышел в коридор, Носков сидел в кресле у маленького столика.
— Куда едем? — спросил его Юрий.
— А это важно?
— Для меня — да.
— В Даев переулок, на Сретенку.
Дядька стоял за дверью и слышал разговор.
Было еще светло, когда они въехали в сретенский переулок. Замечательное это время — начало лета. Солнце не торопится покидать город, к вечеру оно становится ласковее, и улицы, залитые его зыбким светом, таят в себе ожидание замечательных встреч. В такое время хочется увидеть женщину, о которой мечтал всю жизнь. Она обязательно должна появиться из глубины переулка, из надвигающихся сумерек и переплетения теней. Нежным становится город. Нежным и таинственным.
Юрий вылез из машины, посмотрел на перспективу переулка. Посмотрел, но никого не увидел в мерцающем мареве вечера.
Носков закрыл машину, и они вошли во двор. В прекрасный московский двор, каких уже мало осталось в городе. Он зарос акацией, лопухи прижимались к щербатым стенам домов, поросших у основания мхом.
На третьем этаже, прямо из стены, выбилось какое-то храброе деревцо, оно искривилось, пробираясь к свету, и листья его тихо раскачивал ветерок.
— Это наше дерево, — сказал Николай, — выросло вопреки всему прямо в стене. Мы его с Мишкой бережем.
Подъезд был прохладным и гулким, вытертые обитые ступени вызывали ассоциации с развалинами древних городов.
На третьем этаже Носков открыл ключом дверь.
— Это моя мастерская. А теперь и квартира. Я с женой развелся.
В коридоре было три двери. На двух висели мольберты, на третьей — старый фотоаппарат с медным кольцом вокруг объектива. Именно эта дверь открылась, и вышел высокий человек с аккуратно подстриженной бородкой.
— Привет, Елец, — улыбнулся он.
Юрий, не узнавая, глядел на него, весь напрягшись, готовый немедленно послать в атаку послушное тело.
— Ты чего, Юра? Не узнаешь?
Можно изменить внешность, но голос…
— Мишка!
Они обнялись.
Потом Ельцов часто будет вспоминать тот вечер. Комнату странную, в которой перемешалось время. Ощущение это создавала невесть где набранная мебель. Буфет, сработанный под раковину, типичный модерн начала века. Платяной шкаф, простой и незатейливый, напоминал о революционном аскетизме. Дубовый стол и стулья с резными спинками, явный трофей, вывезенный из побежденной Германии. Бамбуковые этажерки — привет из пятидесятых, а кривая книжная полка напоминала о хрущевских новшествах. Под потолком висела старая люстра под китайский фонарь, над тахтой — бронзовое массивное бра.
— Всю эту красоту по помойкам собрали. Народ на польские да немецкие гарнитуры бросился, а мы восстановили. Вон, даже ковер в порядок привели, — пояснил Николай, умело накрывающий на стол.
Все стены в комнате были увешаны прекрасными фотографиями с видами старой Москвы. Юра внимательно рассмотрел их. Работы неплохие. Три из них были просто прекрасными.
— Хорошие работы, — сказал он.
— Нравится? — спросил Мишка.
— Да. Кто автор?
— Я.
— Ну ты даешь.
— А он теперь фотохудожник. Вполне официальный человек, — вставил Носков.
— Как же…? — начал Ельцов.
— В этом деле без полбанки не разберешься, — засмеялся Мишка, — давайте к столу.
И начался разговор. Нервный, рвущийся.
Юра позвонил дядьке, успокоил его, и они просидели за столом до рассвета.
— Нам нужен выход на Ястреба, — подытожил разговор Юра.
— Что тебе Петро перед откидкой сказал? — поинтересовался Мишка. — Давал маляву, называл имя?
— Маляву не давал, а человека назвал.
— Кого?
— Витю Золотого.
— Солидный человек. Не ссученый, мы с ним кенты. Петро как сказал? Повтори дословно.
— Сказал: «Иди, Юрок. Ты срок отмотал, как настоящий бродяга. На воле тебе есть с кого получить, но один не лезь. Я маляву отправил Вите Золотому. Он мой кент и вор честный, если что, он тебе поможет, тем более что ты кореш моего брата Махаона».
— Видишь, — сказал с гордостью Мишка, — есть у меня еще авторитет.
— Есть, есть, — засмеялся Коля, — но лучше бы его не было.
— Это почему? — обиделся Мишка.
