— Да нет, я к вам с приветом от Петро.
Золотой прищурился, достал из кармана зеленую пачку венгерских сигарет «Кошут», закурил.
— Садись.
Ельцов сел.
— Значит, ты — Юра Боксер.
— А почему Боксер?
— Такая у тебя теперь кликуха, одна на всю жизнь. Я маляву от Петро получил. Ты пришел на зону честным фраером, жил по закону и откинулся, как настоящий бродяга. Мои кенты к тебе со всем уважением. Выпьешь?
— Не хочу ханку жрать.
— А зачем ханку? Мы с тобой хорошего пива выпьем. Хочешь чешского?
— Конечно.
— Вот и поладили. — Золотой щелкнул пальцами.
Подскочил официант.
— Что прикажете?
— Пива чешского. Какое сегодня есть?
— «Праздрой» свежий.
— Давай «Праздрой» и воблы штуки четыре разделай.
— Сделаем в лучшем виде.
— Вот значит как, — засмеялся Ельцов, — а я думал, компания здесь все держит.
— Они держат то, что им дают, — спокойно ответил Золотой. — Прописался?
— Да.
— Работа?
— Порядок.
— Где, если не секрет?
— Да какой же от кента Петро секрет может быть. В спортивной школе «Боевые перчатки» тренером.
— Хорошее дело.
Официант приволок пиво и воблу. Пена в кружках стояла, словно ватная.
— Ну за тех, кто там! — Золотой наполовину осушил кружку. — Тебе, Боксер, Петро говорил, что со мной, как с врачом-венерологом, надо правду говорить?
— Предупреждал.
— Тогда говори, что надо.
— Я, Золотой, тебе привет принес еще от одного кента.
Золотой молчал, вопросов не задавал, ждал, когда Ельцов сам скажет.
— От Махаона я с приветом. Просил пожелать тебе долгих лет и фарта.
Лицо Золотого стало каменным, он спокойно и холодно смотрел на Ельцова. Юра выдержал его взгляд, не отвел глаза. Он не боялся Золотого, мог убить его одним ударом правой, а все блатные примочки он выучил еще в Бутырке, когда сидел под следствием.
— Где же ты, Боксер, нашел Махаона? Что-то понтишь ты. Не с той масти ходить начал.
— Я, конечно, по блатной жизни не в таком авторитете, как ты, Золотой, но на понт никого не беру и фуфель не втюхиваю. Вот… — Ельцов достал из кармана листок. — Тебе малява от Махаона.
Золотой взял бумажку. Недоверчиво, с опаской. Прочел, усмехнулся.
— Значит, партизанит кент. А мне говорили, что он вместе с Жорой Ереванским деревянный бушлат надел. Значит, туфта?
— Вроде того.
— Махаон пишет, что ты мне все на словах передашь. Тогда пошли отсюда. Здесь мусорская помойка. Ссученых много. Ты с ребятами, — он кивнул головой в сторону стола, где сидела компания во главе с Валькой Голубевым, — кентуешься?
— Дружим.
— Они люди правильные, живут по своему закону, к нам не лезут. Пошли.
Золотой встал.
— Подожди, я с ребятами попрощаюсь.
Юра подошел к столу.
— Счастливо погулять, пацаны. Дело у меня, уйти надо.
— Жаль, что уходишь, — сказал Голубев, — а то посидели бы неплохо.
— Скоро увидимся. — Юрий махнул рукой и пошел к выходу, догоняя Золотого.
Они вышли из бара на улицу, залитую солнцем. Золотой оглянулся, не потерялся ли его новый знакомец, и зашагал к Столешникову, у мехового ателье свернул во двор. Здесь среди старых трехэтажных домов росли чудом уцелевшие деревья и кусты акации. Под развесистым дубом стояла одинокая лавочка. Здесь пили, прятались от жен, играли в железку. Здесь коротали время перед открытием «Ямы», сюда шли, когда она закрывалась.
Золотой сел на лавку, достал пачку «Филип Моррис», протянул Ельцову.
— Угощайся.
Юра взял сигарету, посмотрел на двойной угольный фильтр. Такие продаются только в «Березке» на сертификаты серии «Д». Пижоном оказался известный московский вор. Большим пижоном.
— Ну вот, — Витя Золотой затянулся глубоко, выпустил тугую струю ароматного дыма, — теперь говори все, как есть.
Шумел за домами Столешников, из окна соседнего дома радио восторженно вещало об успехах космонавтов, стучал где-то компрессор дорожников, день уходил.
Ни разу Золотой не перебил его, не задал ни одного вопроса, сидел тихо и смолил американское курево.
— Я тебя понял. Ответ сейчас дать не могу. Но на меня можешь рассчитывать. Давай прощаться, мне с солидными людьми встретиться надо.
Они попрощались. Пожали руки и разошлись.
Ельцов-старший ушел из дома в десять, когда Юрий еще спал. Игорь Дмитриевич не стал его будить. Сегодня он должен был встретиться с двумя людьми. Все эти дни он через друзей, оставшихся в милиции, узнавал о генерале Болдыреве. Выяснить удалось немного. Болдырев числился в оргинспекторском управлении министерства на должности старшего инспектора МВД по особо важным поручениям. У него была группа сотрудников.
Болдырев именно числился, а не служил, так как начальнику управления не подчинялся, выполнял особые задания руководства. Какие — никто толком не знал, но начальник отдела «А» МУРа, который при Ельцове был простым опером и считал полковника своим учителем, рассказал любопытные вещи. Агентура, обычная и камерная, сообщала ему о разгонщиках с милицейскими удостоверениями.
Он даже показал одно донесение камерной разработки, в котором источник, занимающийся совсем иным объектом, приводил разговор бывшего замдиректора ломбарда. У этого человека были изъяты крупные ценности во время обыска, а сам он для допроса был доставлен на Советскую площадь, где под вывеской Московского городского штаба народных дружин сидела какая-то группа, которая его долго допрашивала. В основном интересовались знакомыми, располагающими большими ювелирными ценностями.
В трех комнатах на Советской площади сидели люди, подчиненные непосредственно генералу Болдыреву.
О самом генерале Ельцов узнал от своего приятеля, бывшего начальника МУРа Володи Корнеева — он теперь работал в Главном управлении уголовного розыска. Болдырева вытащил из Реутова всесильный помощник министра Щелокова. Он сразу же был посажен на генеральскую должность.
— Ты же знаешь, Игорь, — сказал Корнеев, — у нас лезть в чужие дела не принято, но одно скажу: ни о каких результатах его группы в министерстве ничего не известно. Слухи ходят самые фантастические. Живет он хорошо. Лучше любого нашего генерала. Связи огромные. Каждую субботу парится в бане с очень
