Чемоданы снова собрали только в декабре, вдруг полным составом, вызванные в Москву по случаю приезда Шарля де Голля на переговоры с И. В. Сталиным. Роллан де ля Пуап и Марсель Альбер стали Героями Советского Союза, позже ими станут Жак Андре и, посмертно, Марсель Лефевр.
Но нет, еще шла война. Сорок пилотов поехали обратно на фронт. Раньше они сражались за франко-советский союз; теперь им надлежало защищать его как новую реальность истории.
6
— …Вы же знаете, — Пьер Пуйяд вдруг отклонился от темы, — есть только одно золото на свете, золото человеческого общения…
— Сент-Экзюпери?
— Да. Правда, у него сказано чуть по-другому: «роскошь человеческого общения». Думаете, случайно эти слова написал летчик? Даже когда ты не один в небе, не один в бою, все равно в самолете ты — один. И если вернешься на землю, выйдешь из переделки живым, то встреча с друзьями… словом, другого золота на свете нет.
Разговор уже принял этот неожиданный поворот, когда я спросил:
— Скажите, мой генерал, а Сент-Экзюпери никогда не просился в «Нормандию»? Сколько людей к вам рвалось… К тому же, вы и сами поехали во Францию — за пополнением.
— Да, но я поехал в декабре сорок четвертого, а Сент-Экс в июле погиб. Точней, пропал без вести. У летчиков это всегда различается, потому что «пропал без вести» еще дает надежду на возвращение. Но Сент-Экс с задания не вернулся. Мечтал ли он о «Нормандии»? Уверенно не скажу. Ведь он был летчик авиаразведки, а «Нормандии» требовались истребители. Кроме того, когда война началась, ему было сорок лет. Поздно уже было в истребительную авиацию, мы с Жан-Луи Тюляном были почти «дедушками» полка, ведь когда попали в Россию, нам обоим уже было за тридцать…
— Вы знали Сент-Экзюпери лично?
— Да. Оказаться с нами в России было бы вполне в логике его характера, не будь тех помех, о которых я сказал. Но была и еще одна, сложнее всех других. От всех нас понадобилось прежде всего мужество выбора. Война застала кого в метрополии, кого в дальних колониях… Но где бы ты ни находился, решить прежде всего надо было этот вопрос: с какой ты Францией? С Францией Петена и Виши? Или Францией Сражающейся, Францией Сопротивления? Учтите, что и выбор этот перед нами далеко не сразу встал с такой ясностью. В стране царил хаос, а в душах смятение. Вы думаете, так уж много людей 18 июня услышали призыв де Голля? Один француз из тысячи, страна ведь была уже оккупирована… Это известная статистика. Я, например, потратил добрых полтора года, пока принял решение и добрался в Лондон, к де Голлю. Сент-Экзюпери, кстати, с голлистским движением что-то не ладил. А у вас, собственно, в какой связи возник вопрос о нем и «Нормандии — Неман»?
— Он просто пришелся к слову, мой генерал, и вы же дали повод, напомнив прекрасные слова о золоте человеческого общения. Я вот подумал: если бы дневник вашей эскадрильи, а потом и всего полка вместе с капитаном де Панжем вел Сент-Экзюпери! Понятно, что все дневники и журналы должны писаться сухо, строго, точно, но для писателя это наверняка был бы повод рассказать о золоте судеб летчиков «Нормандии» и золоте ваших отношений в полку, и не в полку только…
— Да, — тихо сказал генерал. — Тут вы, пожалуй, правы… Но что гадать! Сент-Экзюпери полетел в другую сторону, чем мы. В противоположную. Я думаю, ему хватило времени и понять и увидеть, что он ошибся.
— Куда он полетел, мой генерал? В какую сторону?
— В следующий раз, хорошо? Мне надо многое оживить в памяти.
Но следующего раза — увы! — не представилось. В сентябре 1979 года лишилась «Нормандия — Неман» своего боевого командира Пьера Пуйяда. Перед смертью Пуйяд стал лауреатом международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», которую справедливо приравнять к самым ценным боевым наградам полка. Он навсегда остался верен союзу Франции и СССР, много работал для этого в обществе дружбы наших стран.
Наш случайно «отклонившийся» разговор послужил мне как бы ключом к сути понятия «Нормандия». Миссия полка была военной — это прежде всего. Она в этом смысле была частью Сопротивления, вернувшего народу Франции уважение и достоинство. Она оказалась и дипломатической миссией, причем не только в течение войны, но и долго потом, вплоть до нынешнего дня. А как она по- человечески прекрасна и поэтична! Ничего нельзя вынуть из этого золотого сплава, ни один компонент.
Остается понять секрет этого сплава. Он держался на дружбе людей, на верности долгу, на постижении совсем простых и совсем не простых истин нашего времени… Но разве это все? Нет, что-то еще.
7
В феврале 1945 года одна из выходивших тогда газет Сопротивления, еженедельник «Франс д’абор» («Франция прежде всего»), опубликовала корреспонденцию С. Моргана «Если мы хотим стать великим народом». Впрочем, скорей уж это интервью.
«Летчики группы «Нормандия» прибыли в Париж.
— Если бы вы знали, как ждали мы этой минуты, — рассказывает капитан С. Капитан С. один из самых прославленных офицеров эскадрильи. К тому же это очень молодой капитан.
Но сегодня он думает только о том, как бы скорее вернуться на фронт. Там его и его друзей ждут самолеты.
— Русские продвигаются так быстро, что, боюсь, не опоздать бы нам!
— У меня впечатление, что вы чем-то разочарованы.
— Да. Представьте, мы сожалеем, что прибыли сюда.
— Почему же?
— Мы прибыли из России. Женщины, мужчины и даже дети, все до единого там втянуты в борьбу. Там каждый непроизвольно забывает свои интересы для того, чтобы помочь стране.
— А что же вы нашли во Франции?
— Во Франции? То и дело слышу здесь слова: «Хотите хороший адресок? Я знаю славный ресторанчик. Всего за пятьсот франков, и так далее…» Идет война, но для кого-то она — средство обогащения. Мне это противно!
— Но ведь не все же французы промышляют на черном рынке!
— Не все. Только я вот что хочу сказать. Россия сейчас — это как бы один индивидуум, а Франция — миллионы индивидуумов. Если мы хотим стать великим народом, мы должны забыть формулу: «Каждый для себя!» Пока я здесь, я повстречал многих парижан. Я нашел их апатичными. Никакого порыва, никакой теплоты. Все говорят о своих делишках, а кое-кто при этом еще и потирает руки: «Дела идут, слышишь, и войне скоро конец!» Вояки в домашних туфлях… Еще немного, и они повылезают от нетерпения из кожи. Однако им и в голову не приходит мысль хоть что-то сделать для победы!
— Но это же вовсе не их вина! После Освобождения в армию призвали только рекрутов сорок третьего года.
— Гражданское население тоже может сделать не меньше солдат. Мне показалось, что в этом отношении у нас что-то не так. Вот, пожалуйста. Солдаты прибывают в Париж — на пальцах можно пересчитать приемные пункты для них, да и те организованы из рук вон плохо! Или на днях на Восточный вокзал прибыла партия наших раненых. Думаете, Красный Крест поторопился их встретить? Или кто-то потрудился предупредить Красный Крест? Кругом подобная небрежность, а я в Советском Союзе отвык ее
