Высокий человек в коричневом спортивном пиджаке, в бриджах и офицерских сапогах с высокими голенищами, бросил на стойку деньги и пошел к выходу, протискиваясь сквозь танцующих.
Микульский допил рюмку, вынул из кармана платок, вытер губы.
Один из офицеров встал и не спеша пошел к выходу. Высокий подошел к дверям в гардероб, огляделся и цепко, оценивающе оглядел зал. Толкнул дверь.
В вестибюле ресторана гардеробщик натягивал плащ на подгулявшего посетителя. Двое офицеров надевали фуражки у треснувшего наискось зеркала.
Недзвецкий взял свою кепку. Подошел к зеркалу.
На одну секунду в мутноватой глубине его он встретился глазами с офицером. И зафиксировал напряженные лица двух других офицеров, отраженных в зеркале, двоих в милицейской форме у выхода и растерянного гардеробщика.
Недзвецкий прыжком пересек вестибюль и прыгнул в окно. Зазвенело разбитое стекло, упала маскировочная штора.
Он мягко, умело опустился в кривом узком переулке и выдернул из кармана пистолет.
— Стой! — крикнул кто-то.
Недзвецкий выстрелил и, петляя от стены к стене, побежал по переулку.
— Стой!
Зарокотал за спиной мотор.
Недзвецкий оглянулся, его преследовал «виллис». Он прижался к стене, двумя руками поднял тяжелый парабеллум.
Выстрел!
Выстрел!
Выстрел!
Машина вильнула, с грохотом врезалась в ворота арки.
Недзвецкий бросился дальше.
Один из оперативников поднял пистолет.
— Не стрелять! — крикнул Токмаков. — Живым брать.
Токмаков бежал мягко и пружинисто, постепенно нагоняя несущуюся в узкой трещине улицы высокую фигуру.
Недзвецкий оглянулся. Один из преследователей догонял его.
Он выстрелил.
Пуля ударилась в стенку. Кирпичная крошка полоснула болью по щеке.
Токмаков пригнулся. Недзвецкий обернулся снова. Офицер был жив и догонял его. И он понял, что стрелять они пока не будут. Поэтому остановился и навел пистолет, ловя капитана на мушку.
Из подворотни выскочил комендантный патруль. Старший патруля, сержант, увидел человека в штатском, целящегося в капитана, и вскинул автомат.
— Не стреляй! Не…
На узкой улочке очередь прогремела необычайно громко.
Недзвецкий выронил пистолет и рухнул на бок.
Капитан подбежал к нему, перевернул лицом к свету. Недзвецкий был мертв.
Токмаков посмотрел на растерянного сержанта, на подбежавших офицеров, безнадежно махнул рукой и сел на кромку тротуара, закрыв лицо руками.
Осенний ветер раскачивал над городом большие, словно вырезанные из елочной бумаги, звезды.
Павлов и Токмаков сидели на бревнах в глубине двора райотдела, сидели и курили.
— Ну вот, Токмаков, — нарушил молчание подполковник, — я тебя не неволю.
— Так разве в этом дело, товарищ подполковник, — Токмаков встал, хрустко потянулся своим большим и сильным телом. — В другом дело.
— Да, ты прав. Значит, этот Сергей Симаков — дезертир, бывший уголовник, шофер из автобата. Знал его только Недзвецкий.
— …Големба и Ромуз. Големба — в квартире, под контролем, Ромуз поведет тебя.
— Прикроете?
— Конечно. Легенда Сергея — сапожник. В Смолах он должен ждать связного. Угнанная им машина, ты видел, где спрятана?
— Все видел.
— Пойдешь без оружия. В Смолах у развилки есть колодец старый, там мы спрячем твой ТТ и четыре обоймы. Документы готовы — и права Симакова, и справка из сапожной артели. Ты ведь тоже раньше сапожником был, в детдоме. Понял?
— А чего не понять?
— Ты вправе отказаться.
— Ночь-то какая, — Токмаков глубоко затянулся и бросил папиросу.
— Только Сергей этот — блатной, весь в наколках.
— Пошли, сейчас кое-что увидишь, — хохотнул Токмаков.
Дежурный вскочил, увидев начальника и капитана.
— Редкое зрелище, — засмеялся Токмаков, — картинная галерея.
Он стащил гимнастерку.
— Вот это да! — ахнул дежурный.
На груди у капитана красовалась могила с крестом, на предплечьях затейливо переплетались кинжалы и змеи.
— Серьезно, — закачал головой Павлов, — штучная работа, где это ты?
— Я ж детдомовский, кололись от глупого шика. Не поверите, мне в сороковом путевку дали в Ялту, так я днем купаться стеснялся. Ночью бегал.
— Быть посему, — Павлов пошел к дверям. — Иди переодеваться.
Подполковник пошел к дверям.
— Витя, — повернулся к дежурному капитан, — у тебя гранаты есть?
— Лимонки.
— Дай одну.
Лес у деревни Смолы. 12 сентября 1944 г. 8.00.
Повозка подъехала к развалинам часовни ровно в полдень. Токмаков соскочил на землю, хлопнул Ромуза по плечу.
— Ну, бывай, друг, Зоське скажи, чтоб не скучала, бимбер готовь, скоро вернусь, — громко крикнул он и добавил шепотом: — Езжай, помни, ты под прицелом.
Ромуз стремительно развернул подводу и, нахлестывая лошадь, помчался к городу.
Токмаков огляделся, поднял мешок, подошел к часовне. Христос с отбитыми взрывом ногами печально глядел на лес, дорогу, на красоту осени.
Токмаков бросил мешок и сел, прислонясь спиной к нагретым солнцем камням.
Время таяло. Никто не подходил. Ему было жарко сидеть на солнце, и он скинул старую штопаную гимнастерку. Здесь не ялтинский пляж, и стесняться ему было некого.
Время шло. Никого.
Токмаков закрыл глаза и задремал.
Он открыл глаза и увидел сапоги. Он даже успел различить прилипшие листья на высоких хромовых голенищах.
Он поднял глаза.
Над ним стоял человек в щеголеватых бриджах и кожаной немецкой куртке. Потом он увидел прямо перед собою автоматный ствол.
Он лениво поднял руку и отвел его в сторону:
