согласился. Окончил школу подготовки в Риге и стал оперуполномоченным Московского уголовного розыска. Шли годы. Он получал новые звания, из оперуполномоченного перекрестился в инспектора, но старая привязанность к кино с каждым годом становилась все крепче и крепче. Игорь выписывал киножурналы, покупал книги. Девочки в киоске его знали и оставляли новинки. Им нравился вежливый киновед, тем более что Калугин доставал им «Искатель», издание крайне дефицитное.
Когда он подошел к киоску, одна из продавщиц, Элла, поманила его рукой.
— Как вы давно не заходили, Игорь Владимирович, я уж думала, что вы нас совсем забыли. Я вам оставила Габриловича, «Вестерн. Эволюция жанра»…
— Карцевой?
— Да, и «Зарубежный кинодетектив».
— Спасибо вам, Эллочка. — Калугин положил на прилавок сверток. — А это вам «Искатели» и «Подвиг».
— Ой, вы меня просто спасли. Папа уезжает отдыхать и требует легкого чтения.
— Приключения, Эллочка, не всегда легкое чтение.
— Так уж говорят.
— И то верно, — Калугин взял аккуратно завернутые книги, — счастливо вам.
В нижнем подвальном этаже Дома кино расположились бильярдная, бар и кафе. Двери в бильярдную были закрыты, сквозь плотные шторы пробивалась узкая полоска света. Бар еще не открыли, а из дверей кафе доносились голоса.
Калугин понял, что приехал сюда напрасно. Он подошел к дверям кафе, заглянул. В полупустом зале сидело всего несколько человек. В углу он увидел Славского, одного. На столике перед ним стоял графинчик, несколько пустых салатниц и чашка с кофе. Художник поднял голову и насмешливо посмотрел на Калугина. Игорь подошел и сел на свободный стул.
— Не совсем вежливо, но делаю скидку на вашу работу. Коньяка хотите?
— Я за рулем.
— Значит, и вы боитесь ГАИ, как и мы, грешные.
— Значительно больше.
— А где же цеховая солидарность?
Калугин развел руками и достал сигарету. Славский чиркнул зажигалкой. Спокойно, без тени услужливости.
— Надеюсь, вы не из-за меня приехали — сюда?
— Нет. Я ищу другого человека.
— Кого же, если не секрет?
Калугин помолчал, думая, сказать ему или нет.
— Я облегчу вашу задачу. Из тех, кем интересуется ваша фирма, здесь бывают только Шейкман, Буров, Лапинский и я. Правильно? — В светлых глазах Славского плясали веселые искры.
— Правильно. Я ищу Шейкмана.
— Лазарь завязал с этим. Давно. Он работает на «Мосфильме», ассистентом. Кончил курсы. Скоро станет вторым режиссером. Сейчас он в экспедиции.
— Я рад за него.
— Ой ли?
— Действительно рад.
— А за меня? — Славский достал сигарету. — За меня вы не рады? А то давайте порадуемся вместе.
— В вас говорит злость, Сергей. Не я был виноват в ваших неприятностях. Не я. Вы сами решили так жить.
— А что же я делал плохого? — В голосе Славского послышалась злость. — Что? Мне приносили вещи, я их реставрировал.
— Это были краденые вещи, и вы, как художник, прекрасно знали это.
— Предположим.
— А нечего предполагать, Сергей. Зачем? Вы вступили в конфликт с законом и понесли наказание.
— Теперь вы хотите пришить мне кражу Лимарева?
— Я ничего не хочу, но поставьте себя на мое место…
— Нет уж, увольте, — перебил Калугина Славский, — я ни на одну секунду не хочу быть на вашем месте.
— Так я продолжу. Исчезает Лимарев, а вы отвечаете за его сохранность…
— Неужели я такой дурак, дорогой мой капитан…
— С вашего позволения, майор.
— Тем более…
— Но я не кончил, — жестко сказал Калугин, — я не говорю о том, что вы украли. И не подозреваю вас, я просто думаю о совпадении.
Славский встал.
— Ишь ты, совпадение. Для вас кража медальонов обычная работа, а для меня горе, дорогой майор, а для меня…
Он помолчал, затянулся глубоко, посмотрел на Калугина.
— Для меня это крушение надежд.
— Не понимаю.
— Когда еще мне доверят реставрацию музейной экспозиции. Не церкви, не картинок и икон у жуковатых коллекционеров, а экспозиции. Причем художника открытого, найденного. Вы понимаете, о чем я говорю? На Лимареве я сделал бы имя. Да и не только имя. Главное, что я сам увлекаюсь эмалью. — Славский махнул рукой. — Кстати, передайте вашему шефу, что я хотел нарисовать ночь, машину и женщину. Он спросил, почему. Тогда я не вспомнил. Сигареты.
— Какие сигареты?
— «More», американские дамские сигареты, длинные, темно-коричневые сигареты, я видел окурки.
— Их может курить мужчина.
— Может. Но у меня возникли ассоциации именно с женщиной.
Славский пошел к выходу, а Калугин остался сидеть за столом. Потом он встал, подошел к стойке и заказал большую чашку кофе и мясной салат.
Телефон Фомина был наглухо занят. После получаса бесполезных попыток Вадим сказал Симакову:
— Позвони дежурному, пусть остановит этот поток красноречия.
— А может, у Фомина роман?
Вадим усмехнулся. Он представил подполковника с цветами в руках, ожидающего даму у памятника Пушкину.
— Не думаю. Видимо, у него телефонный роман с прачечными.
Он взял заварной чайник, налил себе в стакан коричневой, почти черной, настоявшейся жидкости.
— Какая же гадость этот портвейн.
— На любителя, — Симаков положил руку на телефон, — а может, я с вами поеду, Вадим Николаевич?
— Нет. У тебя и так дел хватает. Устанавливай машину.
— Я уже взял сводку по всем угонам и краже колес.
— Думаешь, угнанная?
— А кто на своей поедет на такое дело?
— Колеса — это теплее. На краденой на дело…
— А почему? Взяли ночью. Номер переставили, отъехали в переулок, перегрузили и бросили угнанную машину.
