— Во-первых, он не урка. Те знают, как и когда бегать. Во-вторых, мы меры приняли вовремя и его возможный участок прорыва из контролируемой зоны перекрыли. Он толкнется туда, сюда, и сам на поисковую группу выйдет.
— Как же это случилось?
— Неожиданно. От кого, от кого, а от Суханова мы этого не ожидали. Образцовый осужденный был. Со шпаной всякой, а она, что греха таить, есть у нас, не общался. Работал мастером в ремонтных мастерских. Преподавал на курсах шоферов, в школе часто физика заменял.
— Так почему же?
— Сами в недоумении. Психология подобные вещи объясняет стрессовым состоянием. Мы людей в карьер послали. Надежных, тех, кто твердо встал на путь исправления. Он старшим поехал. Перед обедом проверку начальник конвоя сделал, а Суханова нет. Я всю жизнь в этой системе работаю. Так вы, Вадим Николаевич, поверьте моему опыту, я Суханова вообще расконвоировать хотел.
— Так верили?
— Ошибался я. Поживите у нас, учреждение посмотрите. А завтра представим вам возможность с ним поговорить.
— Анатолий Кириллович, мне бы узнать, с кем Суханов сблизился здесь.
— Пойдемте, я вас к начальнику оперчасти отведу.
Начальник оперчасти, медлительный, лысоватый майор, все делал не спеша, с толком. Он достал личное дело Суханова, несколько бумажек, разложил все это на столе в понятной только ему последовательности, взял красный карандаш.
— Так вот о Суханове Валентине Сергеевиче, 1948 года рождения, осужденном на восемь лет по статье 145 УК РСФСР. Осужденный был образцовый. С ворьем не путался. Работал ударно, в общественной работе, жизни учреждения активно участвовал.
— Я все знаю про это, коллега, с кем он был близок?
— Дружил только с двумя людьми. Быстровым Олегом Викторовичем и Лосинским Александром Петровичем.
— С кем? — переспросил Вадим.
— Лосинским Александром Петровичем.
— Значит, он у вас отдыхает.
— А вы его знаете?
— Я его задерживал.
— Вот как, — задумчиво сказал майор, — ненадежный тип Лосинский, скользкий.
— Он у вас под кличкой Филин проходит?
— Да.
— Знаете, за что он ее получил?
— Нет.
— За ум. Блатные почему-то филина чтут как мудрую птицу.
— Вы, товарищ подполковник, мне потом про Филина этого поподробнее расскажете. Интересует он меня.
— Как оперативника?
Майор густо покраснел, хмыкнул и ответил севшим от смущения голосом:
— Да нет, пишу я, балуюсь. Тут вот в журнале нашем «К новой жизни» три года назад повесть написал, так сейчас над новой работаю…
— Конечно, — обрадованно сказал Вадим, — я вам о нем такие истории порасскажу, на целый роман хватит.
Ему почему-то очень понравилось, что этот майор со странной фамилией Корп пишет повесть. И он представил, как, придя домой, майор ночью, на кухне, мучительно складывает слова на бумаге и искренне радуется, когда фраза получится упругой и точной.
— Лосинский на общих работах? — поинтересовался Вадим.
— Да что вы, у таких, как он, полный набор болезней, он библиотекой заведует. Вы хотели бы поговорить с ним?
— Если можно.
— Конечно, пойдемте, я провожу вас в жилую зону.
Они вышли из здания штаба, прошли мимо клумб по красивым дорожкам, усыпанным речным песком, и опять подошли к забору. Только здесь он назывался предзонник. За ним жили люди, отбывавшие срок в ИТУ. Опять на вахте сработал замок. Вновь прапорщик быстро и цепко посмотрел на Вадима. У этого человека была нелегкая работа. Кажется, чего проще, открыл ворота, пропустил из рабочей зоны в жилую бригаду. Нет, он не просто пропускал этих людей. Он должен был точно определить, кто проносит в бараки выпиленные в мастерских ножи, самодельные карты, чай. Нет, нелегкая служба была у этого тридцатилетнего парня. Поэтому и легли преждевременно морщины на его лицо. Поэтому глаза его стали холодными, как лед. Трудно служить в ИТУ. Но прапорщик этот знает, что служба его нужна очень. Он охраняет не зону. Нет. Он охраняет своих сограждан, которые, возможно, никогда не узнают о нем. Есть профессии, о которых пишут в газетах, делают телепередачи. Но мало, очень мало знают у нас о людях, посвятивших свою жизнь перевоспитанию людей с искореженной психикой. И хотя Вадим шел вместе с майором Корпом, прапорщик все равно внимательно прочел его удостоверение и, приложив ладонь к козырьку, с интересом посмотрел на подполковника из легендарного МУРа.
Жилая зона напомнила Вадиму военный городок, в котором когда-то в далекой молодости он служил. Только окна двухэтажных бараков намертво схватили решетки.
Чистота, порядок, строгость.
Дневальные в синих куртках, с повязками на рукавах вытянулись, как солдаты, приветствуя майора.
— Степанов, — подозвал одного из них Корп.
Дневальный подошел, остановился, глядя на майора прищуренными светлыми глазами.
— Вы почему в школу не ходите?
— Я к учению неспособный, гражданин майор.
— Вот что, Степанов, я вам так скажу. На волю выйдете, там будете жить как хотите. А пока помните: не умеете — научим, не хотите — заставим. У меня все, идите.
Степанов недобро мазнул глазами по Корпу и Орлову и отошел.
— Трудный экземпляр. Рецидивист. Вор-домушник. Кончил пять классов и учиться не хочет. Ничего, заставим.
— У вас десятилетка?
— Нет, одиннадцатилетка, как школа рабочей молодежи. Но по его сроку он еще два курса института успеет закончить. Ну, вот мы и пришли.
Вадим увидел здание с надписью «Клуб».
— Вы идите, библиотека на втором этаже, а я вас здесь подожду.
У входа висел лозунг: «На свободу с чистой совестью». В вестибюле расположилась Доска почета колонии. Вадим подошел к ней. Портреты передовиков напоминали ему муровскую картотеку. Уж больно выразительные лица были у знатных тружеников этого учреждения. Одна ячейка для фотографии была пуста. Но подпись осталась. «Суханов», — прочитал Вадим. Орлов поднялся на второй этаж, подошел к дверям библиотеки, осторожно открыл их и шагнул в комнату. Никого.
Потом он услышал, что кто-то в глубине комнаты, за стеллажами, напевает:
И Вадим увидел спину человека в синей форменной куртке, только очень новой и отглаженной, из- под которой вопреки правилам выглядывал воротничок голубой рубашки.
