– Бу-бу-бу-бу-бу…
– Что?!! Это я-то?!! Ты сам козел старый!! Это я?!!
Зазвенело стекло.
– Бу-бу-бу… Бу-бу-бу…
Открылась дверь и из кухни вышел с виду сильно рассерженный Казимир Платоныч. Я отпрянул в глубь комнаты.
– Никогда больше перед твоими погаными мертвяками плясать под твою дудочку не стану! Козел старый!!
Петли снова скрипнули, и женский голос уже в прихожей произнес несколько нецензурных выражений, потом где-то демонстративно закрылась дверь.
Когда все стихло, я вышел из комнаты.
Из просторной прихожей с четырьмя дверями небольшой коридор вел к туалету и ванной. В кухне никого не было. Я зашел и огляделся: по стенам стояли пять кухонных столов, с лампочки без плафона свисала мухоловная лента, вся заклеенная мухами, так что на ней живого места не осталось. Я выглянул в окно. Окно выходило во двор. По двору, не пропуская ни одного сантиметра отделенного ей ЖЭКом пространства планеты, продвигалась дворничиха с лохматой метлой и мела, и мела… а идиот вокруг нее и топал, и топал…
– Привет.
Я повернулся к двери. В кухню вошла девица лет двадцати пяти. Я сразу узнал ее голос, это она минуту назад скандалила с Казимиром Платонычем.
– Ты чего, наш новый сосед?
Лицо у нее было сильно накрашено, футболка, под которой бюстгалтера не имелось, обтягивала стоячую грудь третьего номера. Но самым замечательным в ней были ноги: длинные, полные и, если кривоватые, то только самую привлекательную малость. Она знала своим ногам цену, и прятать их от чужих глаз не намеревалась. Кожаная юбка на ней являлась чисто символическим украшением.
'Ух ты, черт!' – подумал я, лихорадочно домысливая прикрытые одеждой части ее тела.
– Ты чего молчишь-то? Языка нет? – спросила она, подойдя к столу и выдвинув ящик.
– Я и не молчу, – сказал я, дыша с трудом. – А ты что, тоже в этой квартире живешь?
Она кивнула и, закурив сигарету, оперлась рукой о стол.
– Тогда мы, может, вечерком встретимся? – предложил я, присев на подоконник. – Бутылочку винца выпьем, поговорим… Меня Николаем зовут.
– Меня Леной. А ты чего, у Марии Петровны ночь переспал?
– У какой Марии Петровны?.. Ах да! Еле отбился, ей такой мужик нужен… Или лучше рота…
– А ты что, слабак? – ухмыльнулась Леночка, пальчиком стряхивая пепел в раковину.
– А вот заходи сегодня вечерком, сама посмотришь… – Я снова мысленно освободил ее от одежды… 'Мать честная!!' – Придешь?
– Если ты Марию Петровну не удовлетворил, нам с тобой делать тогда не фиг.
– Такую даму удовлетворить… У нее, наверное, бешенство матки…
– Какое там бешенство, – махнула рукой Леночка. – Нужны ей мужики как рыбке зонтик. У нее климакс давно все желания истребил. Деньги она делает, неужто неясно.
– Как это деньги? Каким образом?
Леночка сморщила свой курносый носик от попавшего в него дыма и снова стряхнула пепел в раковину.
– Вот ты ей за сколько месяцев вперед заплатил?
– За полтора.
– А деньги свои при переезде назад забрал?
– Да ну ее, черт с ними с деньгами. Как вспомню ее тело…
– Ну, вот так и делает. Никто обычно не забирает, так что она за ночь не меньше любой валютной пуганы денежки имеет и СПИДа не подхватит. А сожитель – Федька – пьет, гад, на эти деньги, женским трудом заработанные… Всегда так – женщина зарабатывает, а мужики… – Леночка тяжело вздохнула, подумав о чем-то грустном. – У них все продумано. В то время, пока Мария Петровна обольщает, он в другой комнате сидит, и если клиент строптивый бить ее начинает, или извращенец какой соблазнится телом старушечьим, тут Федька вваливается и по башке его, по башке… Так что клиент потом без штанов драпаляет. А тебе я за деньгами приходить не советую, Федька тебе по башке настучит – он мужик горячий. Очень не любит, когда кто-то за деньгами приходит. И поедешь ты в дом с голубой каемочкой…
– Да ладно, не пойду. Так как насчет вечера?
– Занята я сегодня. И потом ты, Ссусик, чувак, видно, нищий. Я с такими не трахаюсь…
Леночка затушила бычок о раковину, швырнула в помойное ведро и пошла из кухни, качая бедрами. Я торопливо, пока она не скрылась, мысленно срывал с нее футболку, юбку… 'Эх, мать честная!!!'
Встал. Засунул руку в карман.
'Точно, затащу ее к себе', – твердо решил я, поглядев в окно. За окном монотонно шаркала метлой по асфальту дворничиха.
