– Два дня осталось… Учись… – прошептал он хрипло, обливаясь потом и вылупив на Трупа затравленные глаза, в которых уже стояла смерть.
И Парамон успел. Иногда Трупу казалось, что он уже и живет для того только, чтобы успеть передать то, что знал. Великолепная память Трупа помогала в этом – записывать Парамон не позволял.
– Все, – на третью ночь сказал Парамон. – Передал… Теперь умру.
И умер. Челюсть отвисла, глаза уставились в потолок… Труп потрогал его за руку, закрыл глаза и пошел звать дежурного, чтобы убрали, а не спать остаток ночи рядом с покойником.
Первым делом Труп бросился к двери и, подергав за ручку, убедился, что она заперта. Потом, успокоившись, уже неторопливо вернулся к лежавшему на полу пострадавшему. Тот, как скрючился от удара под дыхало, так, не разогнувшись, и умер. Труп наклонился над ним и некоторое время с интересом разглядывал. Потом попытался разогнуть его, чтобы придать телу более умиротворенное положение. Но пострадавший не давался – у покойников такое случалось. Труп много имел с ними общих дел и об этом знал. Он умело надавил куда-то у того на спине, повертел, покрутил; что-то хрустнуло, треснуло, и уже без труда разогнул его и перевернул на спину.
Труп склонился над ним, глядящим выпученными глазами неведомо куда, и посмотрел на их темное глазное дно.
– А ведь точно запомнил меня, – прошептал Труп. – Хорошо запомнил, хоть и зрение никудышное…
Любил Труп заглядывать в глаза тем, кто уже не мог видеть и запоминать его внешность, несвидетелям. Вот и этот несвидетель лежал сейчас перед ним и смотрел сквозь. Труп имел странное обыкновение закрывать всем пострадавшим от него глаза. Насмотревшись в глазную пустоту клиента, Труп протянул руку и двумя пальцами закрыл глаза…
– Что такое, – слегка отпрянув, удивленно проговорил он. – Что еще?
Правое око покойника, как и положено, закрылось, но левое было все так же изумленно открыто и глядело насквозь. Труп снова пальцем провел по нему… Глаз продолжал глядеть.
– Да что такое, – сквозь зубы процедил Труп. – Что за ерунда… – Снова провел пальцем по глазу, снова и снова… – Да что такое?.. Да что такое?..
Глаз глядел. Трупа охватил легкий ужас. Он, распрямившись, уже молча – не менее изумленно, чем непокорный глаз – смотрел на покойника, потом присел на корточки, ткнул в него пальцем и ухмыльнулся. Сидя на корточках, он наконец рассмотрел, что в око пострадавшего вставлено круглое стеклышко, зажатое мышцами наподобие монокля, поэтому защищенный стеклом глаз нельзя было закрыть пальцем.
Труп снял с руки презерватив, ковырнул его край ногтем, но стекло было так крепко зажато мышцами лица, что отколупнуть его не представлялось возможным.
– Ну и ладно, – Труп махнул рукой. – Гляди.
Только сейчас, управившись со всеми делами, он смог оценить обстановку. Комната была обставлена хорошо сохранившейся недешевой, антикварной мебелью и имела музейный вид, если бы не беспорядок. На музейных стульях висели даже очень не музейные носильные вещи. Они Трупа не интересовали. Не за ними он, рискуя здоровьем, лез на третий этаж.
Первым делом он подошел к письменному столу и обследовал его ящики, но ничего для себя интересного не нашел. Тогда, сообразив, что особенные ценности принято прятать подальше, подошел к кровати, встал на колени и, подняв покрывало, заглянул в темноту, обернулся, ища глазами свою сумку с фонариком – увидел, но, поленившись вставать с колен, сунул в темноту руку и, нащупав край ящика, потянул. Большой тяжелый ящик поддавался с трудом, но упорный Труп все же вытянул его на свет, поднял черную крышку и заглянул внутрь – там в полном беспорядке громоздилась сношенная обувь для разных сезонов – запустив руку в стоптанные ботинки, нащупал дно ящика, пошарил по нему рукой, но ничего не обнаружил. Тогда он накрыл ящик крышкой и в удивлении замер. Перед ним был вовсе не ящик, а обтянутый черной материей гроб.
Не сразу Труп поверил своим глазам, а когда поверил, задвинул гроб подальше под кровать, поднялся, подошел к комоду, выдвинул верхний ящик, погремел металлическими ложками, потом выдвинул нижний ящик…
– Вот они… – прошептал он, раскрыв обитый бархатом футляр.
В футляре в специальных нишах, каждая на отделенном ей месте, лежали монеты. Для того, чтобы лучше рассмотреть их, Труп подошел к столу, где горела настольная лампа, по пути споткнулся о ногу неживого хозяина монет, выругался и, положив футляр на стол, углубился в их разглядывание.
Монеты все до единой были желтого цвета. Имелся здесь и Русский империал, и Австрийский дукат, и Турецкая лира, и другие золотые монеты всемирного обращения. Это было именно то, за чем Труп лез на третий этаж и угробил хозяина комнаты. От удовольствия у него засосало под ложечкой и пересохло во рту. Здесь лежало состояние, которому Труп найдет достойное применение. Ну, прежде всего он, конечно, купит себе участок земли (соток шесть) где-нибудь в садоводстве и будет своими руками строить дом… Да мало ли куда еще можно применить деньги.
Перед уходом он заволок покойного в постель, придав телу его естественную позу покойного сна. Переложил монеты в свою сумку и перед тем, как собраться уходить, обследовал комнату в поисках улик. Все было в порядке.
О том, чтобы возвращаться на волю тем же опасным и неудобным путем, Труп не думал; по его плану он должен был выйти, как все добрые люди – через дверь. Здесь его не ждало никаких неожиданностей. Прихожая была безлюдна и темна. При помощи фонарика он отыскал входную дверь, открыл ее и вышел на лестницу… И только, когда спустился во двор, с ужасом вспомнил про открытый глаз коллекционера.
Придавая телу позу умиротворенного покоя, он совсем позабыл об открытом глазе. Получалось, что горемыка умер в полусне.
Выйти из дома незамеченным не удалось. Во дворе, несмотря на ранний час, он встретил двоих бодрствующих. Трудолюбивую дворничиху в ватнике, с платком на голове и молодого человека в зимней шапке, отчаянно вышагивающего вокруг нее.
Скрывая свое истинное лицо за гримасой неопределенного содержания, Труп вышел со двора.
Глава 9
