– Труп вышел со двора… Да… – сказал я, взглянув на будильник. – Ой-ой-ой… Уже половина шестого…
Через занавески окна светился рассвет. Я потянулся, зевнул и почувствовал вдруг необычайную усталость и пустоту в голове. Думать о чем бы то ни было совершенно не имелось желания. Я минуту посидел, глядя в стол перед собой, потом поднялся и стал расстилать постель. Перед тем, как лечь, я решил вернуть на сушилку позаимствованную чашку, взял ее и пошел в кухню. Везде, даже в прихожей, было уже светло. Со двора слышалось шарканье метлы и ритмичные удары. Я помыл чашку, поставил ее на прежнее место в сушилке и глянул в окно. Неутомимая дворничиха была уже на посту, а вокруг нее строевым шагом колотил асфальт знакомый идиот. Ать-два, ать-два…
Вдруг, зазвенев стеклами, грохнула входная дверь и через двор, изгибаясь под тяжестью чемодана, озираясь с каждым шагом, прошел грузный бородач и заспешил к подворотне.
Нехотя поколотив мух, не для истребления, а больше ради острастки, я выключил лампу, разделся и лег. Сначала казалось, что усну я мгновенно. С улицы доносился шум просыпающегося города, некоторое время я лежал с закрытыми глазами. Сознание начало мутнеть, но на свое несчастье я вдруг вспомнил, что комната моя похожа на гроб. Эта мысль полностью истребила во мне зачатки сна, в голове закружились ужасные видения, будто меня вместе с комнатой-гробом и с ее убогой обстановкой опускают в могилу и… Мне стало страшно. Я перевернулся на другой бок, и тут мне пришло на ум, что лежу я к дверям ногами, а это нехорошая примета. В голову полезли отвратительные образы: Казимир Платоныч, ночной карлик в компании с неприятными типами из фильмов ужасов. Я встал, проверил, закрыта ли дверь на ключ, переложил подушку на другой конец кровати и, помаявшись еще некоторое время, уснул.
Проснулся я в плохом расположении духа. Первым делом посмотрел на окно – за ним было светло. Мысль о комнате-гробе не оставляла меня даже во сне, и, кажется, даже во сне я боялся, что ее опустят в могилу. Надоедливые мухи жужжали и не оставляли меня в покое ни на минуту. Я долго смотрел на будильник в недоумении, пока не понял, что он мертв, и в нем ничто не тикает. Стрелки застыли на облезлой семерке, показывая давно прошедшее утро. Больше часов у меня не имелось. Я оделся и пошел умываться. Войдя в прихожую, я посмотрел за тряпку на свое отражение. Кроме завешенного зеркал в квартире не было. Возвращаясь из ванны, я заглянул в кухню. На табуретке возле раковины сидела Леночка в своем сверх-мини и курила (судя по запаху) импортную сигарету.
– Привет. Я тебя вчера искал вечером, с ног сбился, – сказал я, входя и глядя на нее обжорливым взглядом.
– Зря, я ночами занята, работаю.
– А где, если не секрет? Может, к тебе на работу заглянуть можно?
– Нет, – она стряхнула пепел в раковину, – там и без тебя народу полно. И работы много… Ну, мне пора.
Леночка затушила бычок о раковину и встала. Я мысленно сорвал с нее одежду. О-о-о-о!
Она погладила себя по бедрам и пошла к выходу.
– Погоди, Леночка, – я вскочил и догнал ее. – Когда мы с тобой увидимся? Хочешь, я тебе роман свой почитаю?..
– Потом как-нибудь. Что же я из-за тебя, Ссусик, работу сачковать буду.
Она пихнула меня в живот кулачком и вышла из кухни. Хлопнула входная дверь. Я еще некоторое время стоял посреди кухни, потом пошел к себе, взял пакет для продуктов, закрыл дверь на ключ и отправился обедать в столовую, решив сегодня сесть за роман пораньше – пока пишется.
В прихожей я застал Казимира Платоныча. Он ворочал какой-то большой, замотанный хрустящей бумагой сверток.
– Здравствуйте. Ковер купили? – дружелюбно поинтересовался я.
Казимир Платоныч вздрогнул. Увлеченный возней со свертком, он не услышал, как я вышел из комнаты.
– Может быть… Я помочь… – пролепетал я, растерявшись.
Из-под шляпы на меня смотрели жуткие глаза, он как-то умел, ничего не изменяя в лице, делать их жуткими. Этот взгляд я уже видел в ночи.
По лицу его струился пот, он ничего не говорил, а просто смотрел, не разгибая спины. Я поторопился закрыть дверь на замок и, выговаривая какие-то извинения, заспешил уйти. А он, стоя в три погибели над своим свертком, так и не отвел от меня глаз. Оказавшись на лестнице, я, наконец, почувствовал себя в безопасности.
– Шизовый какой-то… – пробормотал я, спускаясь.
На улице я узнал, что уже три часа дня. Пообедав в столовой и взяв с собой в пакете две порции сосисок и хлеба, я отправился гулять.
Бродил я около часа, потом зашел в какое-то кафе, где готовили кофе по-восточному. Оказалось, очень горячий и на удивление гадкий напиток. Не допив, я отправился домой, чтобы наедине с романом запереться в своей гробоподобной комнате и насладиться всеми его прелестями.
Домой я вернулся в прекрасном расположении духа. Было пять часов, я нарочно набрал в таксофоне 08, чтобы поставить будильник. Надежды, что я узнаю время у полоумной старухи или шизнутого Казимира Платоныча, не было, оставалось рассчитывать только на себя.
Во дворе ко мне подошел негритенок Джорж.
– Ну как, теперь вы поняли? – ни с того ни с сего спросил он, глядя на меня не моргая.
– Чего понял?.. Ты скажи, что я должен понять? Я вспомнил, что собирался купить парню жвачку и выспросить все, что он знает.
– Значит, не поняли, – сказал он разочарованно. – Ну ничего, сегодня вечером поймете…
Он развернулся и пошел обратно к компании ребят.
