языке.
– Панки или черт знает кто. Это с виду они странные, а так ребята с криминалом не связаны.
Увидев Колю Вешнякова, трое парней бегом бросаются к выходу на Тверскую.
– Пушеры, сволочь. Или глухонемые, или косят под них, – объясняет Коля, – мы их берем, а они молчат, только ручонками машут. Вызывали переводчика из общества глухих, он начинает руками махать, те не понимают, показывают молдавский или украинский флажок: мол, мы там учились языку жестов.
– Ну а потом?
– Потом начинают говорить на чисто русском, – смеется Коля. – Их задержать трудно. На кармане у них одна доза или вообще пусто. Дурь в тайниках держат.
Пушкинская площадь, Тверская, примыкающие переулки живут своей особой, непонятной и опасной жизнью.
Мимо нас проходят два пацана лет по пятнадцати – стройные, длинные светлые волосы почти до плеч. В желтом свете фонарей их покрытые гримом лица кажутся мертвенными. Они одеты в дорогие лайковые куртки и такие же брюки.
– Голубые, – говорит Коля, – работают только за валюту, по-крупному. Местные звезды мужской проституции.
– Сколько им лет?
– Одному пятнадцать, другому четырнадцать. Сейчас их снимут. Из-за них чуть не каждый день драки.
На секунду я потерял пацанов из виду, и они исчезли, только от «Макдоналдса» отъехал светлый «мерседес».
– Все, – говорит Коля, – сняли красавцев.
А мы продолжаем нашу прогулку по Тверской, по бывшему моему любимому Бродвею. С Колей почтительно здороваются солидные дамы – мамки, веселые проститутки кричат ему:
– Начальник, бери своего папика, пошли с нами, не пожалеешь!
Коля говорит:
– Ничего с ними сделать нельзя. Забираем каждый вечер «ночных бабочек», целый автобус набиваем. Штрафуем, заводим карточку, и все. Нет в УК статьи за проституцию. Демократия говенная. Этим правозащитникам на «земле» бы поработать…
Мы идем дальше. Мимо итальянского кафе, мимо ночного клуба «Найт Флайт», мимо еще каких-то шалманов.
Стремительно пробегают по улице одинокие прохожие, случайно оказавшиеся в самом центре ночных развлечений, на углах сбиваются в кучу молодые пустоглазые люди в кожаных куртках.
Вся криминальная Москва съезжается сюда на тусовки.
А мы снимаем милицейскую киножизнь. Наши герои – опера Игорь Ливанов, Саша Берда, Игорь Петров – под руководством начальника отделения, народного артиста Николая Кузнецова, – успешно борются с главным мафиозо – народным артистом Алексеем Шейниным. На площадке у нас все идет по сценарию: кого нужно – задерживают, кого нужно – убивают, кого нужно – допрашивают.
На наш этаж поднимаются оперативники отделения посмотреть, как делается кино.
– Ну что, ребята, – спрашиваю я, – похоже?
– В общем, да, – отвечает мне опер Саша Долгушин.
– Непохоже? – подходит режиссер, – давайте будем снимать иначе.
– Не надо, – говорит Саша, – пусть нас увидят такими, как на этих съемках.
Александр Долгушин окончил МАИ, работал на заводе, потом в НИИ. В милицию ушел добровольно.
– Почему? – спрашиваю я его.
– Работа нравится.
В дежурной части сидит и пьет чай неопределенное существо, называющее себя Леной. На самом деле это двадцатилетний парень по имени Сережа, одетый в яркие женские тряпки. Он приехал из Запорожья на заработки. Его хорошо знают в отделении и относятся к нему с иронией и жалостью, не дают в обиду на «Пушке».
Он приехал в Москву зарабатывать деньги на операцию. Наперекор земному и божескому закону он решил стать женщиной.
Я смотрю на него и никак не могу определить свое отношение к этому «голубому» пареньку.
Но все же его судьба связана с ребятами из «сто восьмого». И я придумываю сцену, говорю режиссеру. Ему нравится, он даже актера подбирает.
Но редактура говорит:
– Нет, мы этого не допустим.
И не допустили. А жаль.
Весь кинотабор выезжает на натуру. Снимаем сцену в ресторане «Сказка», недалеко от Сергиева Посада. Время поджимает, инфляция сжирает деньги. Администрация с грустью прикидывает, сколько потребуется денег, чтобы взять у пиротехников напрокат четыре автомата, нанять милицейскую машину, пригласить статистов в форме для группы захвата.
И опять нас выручает наш консультант – начальник отделения Владимир Колокольцев. Он просит четверых сменившихся милиционеров поехать с нами, конечно, направляет нам в помощь Колю Вешнякова и молодого помощника оперуполномоченного Сережу Волкова.
Мы приезжаем, выгружаем технику, начинаем гримировать артистов.
К ресторану подъезжает «боевая машина вымогателей», в просторечии БМВ.
Из нее вылезают трое крутых и по-хозяйски приближаются к нам.
– Кто у вас бригадир? – спрашивает малый с лошадиным лицом.
– Ну я, – отвечает режиссер.
– Ты, мужик, на нашей территории работаешь. Плати.
– Все вопросы к ним, – кивает Вадим в сторону милиционеров.
– Я с твоими арцыстами базарить не буду. Тебе объяву сделали – плати.
К ним подходят Коля Вешняков и Сережа Волков. Из-под расстегнутых курток торчат рукоятки пистолетов.
– Уголовный розыск. – Коля достает удостоверение.
Четверо автоматчиков полукольцом надвигаются на крутых.
И те стремительно бегут к машине. Взревел двигатель, и БМВ исчез.
– Жаль, – говорит Вешняков, – надо было машину обшмонать, наверняка у них там стволы.
Победа над местным рэкетом одержана, начинаем работать по плану.
Сцена простая, но вместе с тем есть некоторые сложности. Никто из нас не умеет пытать. По сценарию, хозяин ресторана прячет у себя бандита, совершившего налет и взявшего кучу драгоценностей. Его разыскивает другая бандитская группировка. Главный в ней артист Игорь Верник. Он-то с двумя братками и пытает хозяина. Они надевают на голову несчастного артиста Саши Пяткова полиэтиленовый мешок. Тот мычит, вырывается.
– Не могу, – хрипит Саша.
Пробуем снять. И снова не получается.
– Вы, братки, в натуре не по теме делаете. – К нам подходит здоровенный парень в синем кашемировом пальто.
– А как надо?
– Давайте сюда пакет.
Парень берет пакет, достает нож-выкидуху и делает маленький разрез.
– Вот так, ваш клиент будет слегка живым, пока не поплывет, а сколько его держать с гондоном на голове – зависит от характера.
Мы послушались совета специалиста и сняли сцену со второго дубля.
