нищим.
Здесь текла особая жизнь, малопонятная непосвященному человеку.
Конечно, бывал здесь и солидняк. Тот же Павлик Кот, фарцовщик, торговавший «розочками», что на обычном языке именовалось драгоценными камнями. Он специализировался на сапфирах. В «Яме» назначал свидания клиентам. Он не боялся, что здесь его «кинут»: к Павлику в подвале хорошо относились и всегда могли оказать физическую поддержку, ну а милиция сюда не заглядывала.
Бар был нашпигован агентурой, но Павлик тоже был не фраер.
Сюда приходил странный, тщательно одетый человек, без возраста, с пустыми белесыми глазами, смотревшими мимо тебя. Имени его, чем он занимается, никто не знал. Знали только кличку – «Лангуст». Он аккуратно садился за стол, тщательно вытирал его бумажной салфеткой, заказывал пиво и креветки и закуривал трубку.
Лангуст частенько предлагал зажиточным посетителям приобрести у него любопытные вещи. То какие-то необыкновенные, вороненой стали наручные часы, сделанные в 15-м году, то плоскую широкую серебряную цепочку, то немецкий «Знак восточных народов», которым награждали власовцев и полицаев, то старый Устав РККА. Мне иногда казалось, что у него где-то есть подпольная мелочная лавочка.
Однажды он подошел ко мне и предложил купить за пятерку книжный раритет. На стол легла книга в коричневом переплете – тоненькая, практически брошюра, в солидном твердом переплете. Выпустило ее издательство «Заря Востока», расположенное в Тбилиси.
Это была пьеса «Инженер Сергеев», обошедшая во время войны и после победы практически все театры страны. Написал ее некто Всеволод Рокк. Судя по авторской ремарке в конце пьесы, драматург закончил ее в декабре 1941 года в Краснодаре.
Я начал перелистывать книгу и увидел фотографию комнаты, видимо гостиной, дорого обставленной по моде 50-х годов. Немецкая тяжелая мебель, ковры, картины, на полированной подставке в углу – большой самовар с накладным двуглавым серебряным орлом, у которого была обломана царская корона.
– Стоп, – Лангуст вырвал у меня фотографию, – это не продается.
Но мне уже не нужны были его разъяснения: я увидел самовар и понял, кто автор этой пьесы…
Когда-то, в далеком 47-м, мы, пацаны, бегали в магазин «Филателия» на Кузнецкий Мост. Рядом в антикварной комиссионке стояли на витрине две вещи, повергавшие нас в трепет: огромный орел из неизвестного металла с красными, как выяснилось, рубиновыми глазами и желтый самовар с накладным российским гербом.
Я хорошо запомнил этот герб: некогда венчавшая орла императорская корона была выломана. Позже мне рассказали, что самовар сей был из чистого золота.
Во время обмена денег, в том же 47-м, в московских комиссионках скупили все подчистую. Исчез красноглазый орел, пропал самовар с остатками упраздненного герба.
Потом след самовара обнаружился в протоколах обыска у известного в те годы драматурга Всеволода Рокка.
Правда, кроме драматургии, у автора этого сочинения было и другое занятие. Именно его сменил на посту министра МГБ генерал-полковник Абакумов, а литератор возглавил не менее звучное ведомство – Министерство госконтроля.
Подлинная фамилия человека, прикрывшегося звучным псевдонимом, была Меркулов, и имел он звание комиссара госбезопасности первого ранга. Его, несмотря на литературные заслуги, расстреляли в 1953 году по делу Берия.
Много позже, работая с материалами Московской ЧК, я наткнулся на любопытный документ. Некто, пламенный большевик Васильев, занял высокий пост в Сокольниках. Начал он с того, что выселил из особняка владельца ткацкой фабрики Николаева с семьей, естественно, унаследовал его имущество, в том числе и золотой самовар с двуглавым орлом.
Группа МЧК по борьбе с уголовной преступностью, возглавляемая Мартыновым, проверив жалобу Николаева, довела до сведения начальника МЧК Манцева, что Васильев, позоря высокое звание большевика, пьет, устраивает оргии и берет взятки у обывателей.
Тогда с этим злом боролись оперативно, и красивую жизнь номенклатурного работника оборвала пуля в 1918 году. Не правда ли, странное совпадение?
В 1959 году я работал в пресс-центре первого Московского международного кинофестиваля.
Вся элитная киножизнь проходила в гостинице «Москва». Столичных тусовщиков особенно привлекал пресс-бар, дислоцированный в ресторане на седьмом этаже. Вполне естественно, что не было отбоя от желающих попасть в этот оазис красивой жизни.
В администрации фестиваля оказалось много друзей, и они всегда помогали мне с пропусками для знакомых.
Однажды мой товарищ привел своих друзей. Мы весело провели время, затем поехали на Сретенку, в дом наших гостей – Коли и Жанны. И там я вновь увидел золотой самовар, совершенно случайно, когда изрядно принявший на грудь хозяин пригласил меня в другую комнату похвастаться необычайной красоты старинными часами «Нортон». А потом я узнал, что Коля был крупнейшим московским цеховиком.
Больше мы не виделись: Коля загремел «за хищение в особо крупных размерах». За год до этого он развелся с женой, разменял квартиру, продал дачу. Тогда так поступали, чтобы избежать конфискации, которая неумолимо шла за осуждением.
Но Колю не отправили в «солнечную» Коми – его расстреляли. Так уж сложилась его жизнь на конец эпохи Хрущева. Отмечено это время не только борьбой с абстракционизмом, но и серией высшей меры наказания. Причем стреляли не бандитов типа Рогожина или Асланова, а именно хозяйственников. И что любопытно: судили их в закрытых заседаниях, словно шпионов. Видимо, уже в те годы кто-то крепко боялся, что всплывут данные о взятках и дорогих подношениях тогдашней номенклатуре.
Получилось так, что все владельцы золотого самовара закончили свою жизнь трагически. Я уже говорил о странной цепочке совпадений. Некоторое время назад я семь дней прожил в элегантном курортном городке Хихон в Испании. Там проходила так называемая «черная неделя», а если проще – международная неделя детектива. Это был веселый карнавал, весь город словно стал огромной ареной детективного действа.
Ранним утром последнего дня я вышел из отеля и решил пройтись по пустому городу. Со знакомой улицы Корриды, улицы самых дорогих магазинов, я свернул в маленький кривой переулок, где теснились ювелирные и антикварные лавки. Я равнодушно скользнул взглядом по россыпи колец за стеклом, полюбовался моделью старинного парусника и… За стеклом стоял мой старый знакомец – золотой самовар. Да, это был именно он! Я не мог ошибиться. Тот же серебряный орел с отломанной короной.
А не так давно мне надо было найти милый и недорогой подарок, и я пошел к Павлику Коту, который теперь уже стал Павлом Ефимовичем и больше не торгует в пивных камушками, а имеет в самом центре солидное ювелирное дело.
Он повел меня к своим реставраторам, и у одного я увидел знакомый золотой самовар.
– Как он к тебе попал? – спросил я Павлика.
– Один богатенький прикупил его в Испании и отдал мне на реставрацию: орла короновать нужно.
– Ты не можешь мне сказать, кто владелец?
– При всей старой дружбе – не могу. Тайна вкладов, брат. Имя уж больно известное.
Будем надеяться, что новый владелец самовара прочтет эту историю и постарается кому-нибудь втюхать золотое чудо, приносящее несчастье. Кстати, Павлик объяснил мне, что накладной орел сделан не из серебра, а из платины.
А началом этой странной истории стала фотография, увиденная в «Яме» у странного человека, как потом выяснилось, хорошо знавшего не только Меркулова, но и братьев Кобуловых, Гоглидзе и Влодзимирского.
Кто он был, постоянный посетитель пивного подвала: агент, чекист-расстрига или чей-то сын? Мне так и не удалось узнать. Время унесло его вместе со многими другими пившими, игравшими,
