просто читатели, до которых наконец дошла правда.
Открывается калитка, стоят два парня. Таня выходит к ним. Называют себя: рабочие с электролампового завода. Прочитали роман, приехали, чтобы предложить свою помощь, мало ли, вдруг что-то понадобится? Оставляют телефоны.
Делегация крымских татар. Пять человек. Хотят узнать, что я думаю, – разрешат ли в конце концов им вернуться в Крым. Куда писать? Кого просить? Горбачева? Будет ли толк? Тоже предлагают помощь: «Будем вас охранять».
Опять двое молодых парней. Фамилия одного из них вскоре замелькает в газетах: Дима Юрасов. Составляет списки расстрелянных в 1937 – 1938 годах. Работал в закрытом архиве, вел тайные записи, пока не поймали. В его семье ни одного репрессированного. Делал это из чувства долга перед невинно погибшими. Таня спрашивает, есть ли в его списках ее отец. Называет ему фамилию, имя, отчество, кем работал до ареста. Вечером Юрасов перезванивает: «Ваш отец есть».
Сидим допоздна, разбираем письма, весь стол ими завален. «'Дети Арбата' перевернули мне душу, вот уже сколько дней хожу потрясенная…», «Сейчас в третий раз перечитал „Дети Арбата“. Время вы показали с дьявольской точностью…», «На фоне океана литературной лжи „Дети Арбата“ производят ошеломляющее впечатление…», «Комок подступает к горлу…», «Читатели вашей книги стоят в очереди, вот она единственная благородная очередь…», «Нет семьи, которой бы не коснулись эти события…», «Наконец нашелся художник, который отважился написать правду о Сталине, о тяжких трагических годах, пережитых народом…», «Над вашим романом пролито много слез…», «Мысли Сталина сочинены Рыбаковым, но им веришь, потому что они оправданы поступками Сталина…», «Вечером рабочие, собравшись в вагончике, вслух читали „Дети Арбата“. Этот факт меня удивил, за 16 лет работы на БАМе такого не видел…», «Дети Арбата, Дети Арбата, голос набата…»
А вот молодые: «Мы обязаны сделать так, чтобы не повторился этот позор» (Болдова Ольга, 17 лет), «Ничего подобного „Детям Арбата“ я раньше не встречал» (Семенов Петр, 16 лет), «Титанический труд, очень нужный нам сейчас, он не будет забыт» (Максютов С., 16 лет), «Значение вашей книги в том, что она выбивает опору у противников демократического обновления» (Ковалев Виктор, 22 года), «Ваш роман стал одним из важнейших событий моей жизни» (Сухарев Н., 22 года), «Роман открыл мне глаза на целую эпоху» (Анпилов, 29 лет), «Подавляющее большинство нашего народа правильно поймет вашу работу» (Пельмиков, 32 года)…
Но были и другие письма: «Даже Хрущев, ненавидевший Сталина, не решился на то, что описал Рыбаков. Рыбаков опасен талантом, в его изложении фантазия выглядит правдой» (Кравченко, Днепропетровск), «Просим Рыбакова написать в газету опровержение насчет своих выдумок. Это надо сделать до 10 мая 1988 года. Если вы этого не сделаете, то мы вас уничтожим в течение трех месяцев» («Группа». 3 человека), «Во время войны с вами встречались в 4-м гвардейском корпусе. Теперь льете грязь, черните наше прошлое, охаиваете Советский Союз, сомкнулись с эмигрантами, с диссидентами. Фотография и адрес ваш есть. Остается только наказать вас. В условиях гласности и вседозволенности это можно сделать не через государственные органы, минуя их. До встречи на Арбате, во дворе дома 51» (Кутейщиков А. П., Вильнюс), «Автор клевещет на самое святое, что есть в сердце настоящего русского человека, на великого вождя и учителя земли русской Иосифа Виссарионовича Сталина. Мы требуем привлечь этих подонков и их главаря А. Н. Рыбакова к суду русского народа» (Истинно русские люди из города Москвы), «Рыбаков – клеветник, враг народа, такие не должны жить на свете»… (Без подписи), «Рыбаков в нашем городе вызвал всеобщую ненависть» (Я. 3. Сокашвили, Тбилиси), «Я бы за этот роман расстрелял бы и Рыбакова, и всю редакцию…» (Без подписи), «'Дети Арбата' я не выдаю молодежи вообще» (Л. Е. Смирнова, библиотекарь, Калининская область), «Пишете вы хорошо, доходчиво, но не верю ни одному слову. Сталина люблю, уважаю. 37-й год – это дело рук сионистов. И вы, как и бездарная Ахматова, знали об этом» (С. П. Алексеева, г. Липецк)…Такие вот «крики озлобления»… Подобных писем было процентов десять-пятнадцать от общего числа, составляющего много тысяч. Мы разложили их по алфавиту, по городам, республикам, сложили в папки, отдали на хранение в ЦГАЛИ.
Журнал «Книжное обозрение» провел опрос читателей: «Дети Арбата» по популярности вышли на первое место. Председатель Госкомиздата заявил: чтобы удовлетворить спрос на роман, его надо издать тиражом минимум 30 миллионов экземпляров. Издали десять с половиной миллионов, даже реакционная «Роман-газета» напечатала.
Вот письмо из Ярославля: «В Центральной библиотеке очередь на Вашу книгу – 127 человек, а у нас только один экземпляр. Из пятнадцати филиалов библиотеки только в семи есть по одной книге, в остальных – ничего. Нам стыдно говорить людям, что прочитать только что вышедшую, взволновавшую общество книгу они смогут через два-три года. Поэтому мы решили допечатать 100 экземпляров за счет библиотеки, оплатим печать и бумагу, это нам обойдется очень дорого, книги же будут выдаваться бесплатно, неудобно, но приходится спрашивать Вас: согласны ли Вы напечатать эти книги без гонорара?»
Естественно, я дал согласие, помог библиотеке, как мог, и другим библиотекам помогал, и мелким издательствам…
В этой главе много цитат из читательских писем, и все же я хочу закончить ее еще одним письмом, присланным в редакцию журнала «Дружба народов»: «Есть ли у Рыбакова хоть какой-нибудь домик за городом, где бы он мог спокойно работать, есть ли хоть какой-нибудь „Москвич“, есть ли деньги на заграничные лекарства, на покупку мяса и фруктов на рынке? Срочно напишите – примем меры!»
Спасибо, все есть! Есть главное. Я опубликовал роман в своей стране, его прочитали на моей родине. Я ждал этого двадцать лет. И дождался.
38
На нескольких машинах приехал со своей группой известный телевизионный комментатор Си-Би-Эс Дэн Разер, его передачи каждый вечер смотрят 17 миллионов американцев, в свое время вел репортажи из Вьетнама, Африки, о расследовании убийств Кеннеди, Мартина Лютера Кинга, Анвара Садата. Разговор начал с темы «отказников», тех, кому отказывают в выезде на жительство за границу.
Я ответил так, как обычно отвечал на подобные вопросы:
– Вы странные люди, никто не требует с вас ответа за атомные испытания в Неваде, за действия Рейгана или Шульца. А с меня вы спрашиваете. Я лично за то, чтобы человек жил там, где он хочет. Но решаю не я, а правительство. К нему и обращайтесь.
– Вы правы, – согласился Разер, – но дело не только в вашем правительстве. Я говорил с простыми людьми, они настроены против уезжающих.
– Не все. Но, безусловно, есть и противники. Наша пропаганда представляла Запад врагом, а уезжающих туда – предателями. К сожалению, это откладывалось в сознании. И еще. Каждый американец или сам эмигрант, или эмигранты его предки. Русские – укоренившийся народ, веками живут на этой земле, оберегают ее от захватчиков, и потому в глазах многих россиян человек, покидающий страну, дезертир. Такое представление Сталин умело эксплуатировал, объявил «границу на замке». Сейчас мы становимся открытым обществом, цивилизованным государством, я надеюсь, каждый будет ездить куда угодно, жить где угодно, как это принято во всем мире.
Почти вслед за Разером приехала группа из программы «Время», руководил ею симпатичный молодой человек, представился просто: «Алеша». Задавал толковые вопросы, съемка получилась удачной. «В девять включайте телевизор, будем вас показывать». Смотрим программу, ничего нет. Оказалось, руководитель телевидения Кравченко убрал мой материал: слишком остро. Алешу вызывали «на ковер», инкриминировали политическую близорукость. Он мне позвонил: «У Кравченко я чувствовал себя как ваш Саша на партийном собрании». Третий год перестройки, «Дети Арбата» уже печатаются, а наши зубры никак не могут с этим смириться.
Но вот звонок. Начальник Управления информации МИДа – Геннадий Иванович Герасимов, человек умный, прогрессивный, намерен показать в ближайшем выпуске «Международной панорамы» кусок из фильма Разера с сюжетами о Ельцине, Коротиче и обо мне. «Разрушим стену умалчивания, Анатолий Наумович, фильм превосходный!»
Я не отказал себе в мстительном удовольствии позвонить на следующий день Кравченко:
– Передачу о себе на советском экране я смотрю в американском исполнении. Таковы теперь у вас порядки?
– Поздно об этом говорить, – он бросил трубку. Сообщение из Нью-Йорка: представителю «Тайма»
