приняло форму, которую я называю избытком духа приверженности определенным партийным или групповым идеям. Режим предполагает наличие партий, но партии нельзя абсолютизировать. При Веймарской республике все они стремились играть главенствующую роль и каждая обладала собственной идеологией и собственными вооруженными силами.
Возможны были два выхода: либо выступавшие за режим партии сами берут инициативу и действуют в нарушение конституционных правил, либо власть переходит к одной из враждебных режиму партий.
Если оглянуться назад, станет ясно, какое решение было наилучшим. Без колебаний можно сказать, что государственный переворот, совершенный сторонниками конституционного режима, был предпочтительнее. Представим себе, что в течение нескольких лет партии центра правили бы, опираясь на чрезвычайные законы: последствия были бы куда менее тяжкими, чем события, которые повлек за собой приход Гитлера к власти.
Но события пошли иным путем. На то было много причин. Одна из них идеологическая: почти полная взаимная поддержка правых революционеров и традиционных консерваторов. Эти группы отличались друг от друга, их идеи в своей основе были противоположны, однако до второй мировой войны традиционные консерваторы всерьез полагали, что принадлежат к той же партии, что и правые революционеры, тогда как на самом деле у них были лишь одни и те же объекты ненависти. Во Франции традиционный консерватор — это, скажем, член «Аксьон франсез»[16]. Но до второй мировой войны представитель этой группировки ненавидел — чтобы никого не смущать, употребим прошедшее время — радикальных или социалистических лидеров не меньше, чем фашисты. В основе же традиционный консерватор очень далек от революционера гитлеровского типа, но не всегда об этом догадывается. Национал-социалисты пришли к власти благодаря заговору германских националистов и по решению, принятому президентом Гинден-бургом.
Вот так и завершилось, идеально типичным образом, разложение конституционно-плюралистического режима — когда враждебные ему оппозиционные группировки добились большинства, а глава одной из них пришел к власти и полу конституционным путем устранил режим.
Этот пример поучителен. Режим, который мы называем демократическим, рискует утратить связь с народными массами. Возникает впечатление, что многие граждане в конце концов мечтают об уничтожении собственных свобод. Никакому режиму не продержаться на одних только официально полученных полномочиях.
Х. Неизбежно ли разложение?
Неизбежно ли разложение конституционно-плюралистических режимов? Что ждет разложившийся режим? Дано ли ему продлить свое существование, или же его неизбежно сметет какая-нибудь революция? Это — классические вопросы в политической литературе. Со времен античности философы задумывались над тем, случайно или же закономерно разложение режимов.
Смысл вопроса становится ясным при обращении к экономике. Экономистов интересовало, всегда ли неизбежны кризисы, а также случаен или неизбежен экономический путь развития режима. По отношению к кризисам экономисты делятся на три школы. По мнению представителей первой, развитие кризисов носит эндогенный[17] характер: фаза «бума» сама порождает причины, в результате которых вслед разражается кризис. Представители второй школы отрицают эндогенные причины, но настаивают на эндогенном характере уязвимости экономики: достигнув высшей точки «бума», экономика становится уязвимой для любого инцидента, способного вызвать депрессию, хотя сама по себе депрессия не представляется неизбежной. Представители третьей школы полагают, что кризисы вызываются экзогенными[18], случайными причинами, следовательно, можно представить себе и даже осуществить непрерывное развитие экономики без чередования роста и спада.
Что касается случайности или неизбежности путей развития экономики, мнения также группируются в трех направлениях. Первое признает эндогенную природу паралича, постепенно поражающего систему, — такова, например, теория Маркса, его закон о тенденции к снижению нормы прибыли. Второе направление представлено творчеством Кейнса. Не предрекая паралича капиталистического режима по достижении определенного уровня развития, он в то же время утверждал: опасность депрессии и хронической безработицы постоянно возрастает, выгодные возможности вложения капитала сокращаются, перспективы получения прибыли все менее и менее благоприятны. Представители третьего направления считают, что в капитализме всегда таится опасность или возможность кризиса, она одинакова на любом этапе развития режима.
Перенесем эти три концепции на занимающую нас сегодня проблему разложения конституционно- плюралистических обществ. Ее рассмотрение допустимо на двух уровнях. На уровне политики можно утверждать, что конституционно-плюралистический режим разрушает сам себя своей продолжительностью, или, лучше сказать, по мере развития становится все более уязвимым. Второй уровень — экономическая инфраструктура. Тут вероятность разложения режима возрастает не в силу чисто политических факторов, но преобразования экономической и социальной структуры таковы, что режим либо полностью парализован, либо функционирует со все большими трудностями.
Можно ли утверждать, что саморазрушение конституционно-плюралистических режимов — лишь следствие их продолжительности? Возрастает ли вероятность паралича, разложения таких режимов по мере их существования?
Чаще всего в поддержку этого утверждения приводят такой довод: сущность подобных режимов — зарождение власти в конфликтах между группировками и партиями. Все партии обречены использовать конфликты, неизбежные в любом сообществе. Однако, если такое неизбежно, возрастает возможность постепенного крушения национального единства и проявления двух феноменов, разобранных мною в предыдущей лекции. Первый — чрезмерная склонность к компромиссам: партии, которым необходимо преодолеть межпартийные разногласия, заботятся уже не о решении политических проблем, а о достижении взаимных договоренностей. Второй феномен — избыточная тенденциозность: партии готовы любой ценой отстаивать свои идейные установки. Действие разворачивается по сценарию Веймарской республики.
Многие страны лишь недавно добились независимости. Индия — десять лет назад. Борьбу за независимость вела партия Конгресса[19]. Своим единством она была в значительной мере обязана общенародному сопротивлению британским оккупантам. Вполне вероятно, что единство этой партии ослабеет, по мере того как все менее актуальной станет необходимая для победы сплоченность. Вернемся из Азии во Францию: во времена III Республики первое поколение республиканцев было более сплоченным (или менее расколотым), поскольку еще помнило о схватках с общим врагом — врагом самой Республики.
Ослабление единства по мере существования режима наблюдалось многократно. Это относится и к партии, обладавшей большинством в парламенте, и к прочим политическим сообществам. Но из этого еще не следует, что режим непременно должен вырождаться. Ведь есть и противоположные тенденции — укрепляющие режимы во втором или третьем поколении.
Одна из них — ослабление враждебных режиму партий. Этот процесс сопровождается и постепенным упадком традиционных сил. Во времена III Республики раскол среди республиканцев усилился, однако силы традиционалистов, враждебные Республике в первом поколении, перешли на ее сторону во втором. Все режимы укрепляются уже потому, что продолжают существовать. Люди привыкают к государственным институтам, а поскольку ни один из них не совершенен, то у существующих есть огромное достоинство: они уже функционируют.
Какой же из двух аргументов убедительнее: изнашивание режима из-за его демагогичности или его укрепление благодаря привыканию к режиму?
Неправомерно обсуждать это в общем виде. Нельзя говорить, будто демагогия ослабляет режим в большей степени, чем его укрепляет привычка. Все зависит от этапов развития, от обстоятельств, от стран.
Какие преобразования, связанные с развитием индустриального общества, сказываются так или иначе
