глазах того, кого обманули. Я признал это, понимаете? Потому что это тот самый взгляд, которым посмотрел на меня несчастный в камере, пока захлебывался собственной кровью. Страдающий, запуганный, лишенный надежд и жестоко обманутый.
Даже теперь, когда Данте бросал ему вызов, граф избегал смотреть на поэта. Он медленно повернулся и стал ходить по комнате; дошел до двери, но выйти из комнаты не собирался.
? Да, мессер граф де Баттифолле. Обманутый, ? продолжал поэт, свободный от давления своего собеседника. ? Потому что каждый миг он ждал момента, чтобы выйти из камеры. Он был уверен, что выберется из этой безнадежной ситуации, ? объяснил поэт надменно. ? И, конечно, он ждал, что язык останется при нем. Когда он потерял его вместе со способностью говорить, он потерял и свое оружие, свое единственное оружие ? возможность рассказать то, что знал; а с этим были связаны его надежды и его гордость. Вот что я увидел в том разбитом и окровавленном человеке. Но не было нужно, чтобы он рассказал мне еще что-то, потому что и без языка убийца раскрыл мне все то, что до сих пор я не был готов понять. Это нелепо, правда? Он посажен в хорошо охраняемую тюрьму наместника короля, но при этом надеется, что кто-то его освободит. И он был по-настоящему обманут, когда этот кто-то продемонстрировал, что не выпустит его на свободу.
? Рассказывайте… ? произнес граф без твердости в голосе. Он повернулся к Данте, но прежде закрыл дверь в комнату. Разговор снова превратился в приватный. ? Как мог он мечтать о спасении?
? О том же подумал и я, ? ответил Данте. ? Хотя не будет так уж опрометчиво предположить, что его тюремщик был тем самым человеком, который посылал ему сообщения и указания к действию.
? Ваши обвинения очень серьезны, ? сказал Баттифолле, лицо которого, почти по обязанности, превратилось в маску возмущения. ? Как вы смеете?..
? Я предположил, ? перебил его поэт. ? Разве не это умение вы больше всего ценили во мне? А теперь вам оно не правится? Или, возможно, вы не были готовы по-настоящему оценить его, хотя говорили обратное… Но я подозреваю, что, возможно, вы ни в коем случае не…
? И на чем базируются такие предположения? ? прервал хозяин дома почти с презрением, хотя у Данте было смутное ощущение, что граф чувствует себя побежденным.
? В том жестоком убийстве с внутренностями на дереве убийцы не так следовали моему произведению, как я ожидал! ? воскликнул Данте. ? Когда я сказал вам об этом, вы казались удивленным. Как же вы могли быть не удивлены? Но наивный Данте слепо пошел в другом направлении, не обращая необходимого внимания на детали. В тот момент я тоже был удивлен и даже испуган, не отрицаю, казалось абсолютно сверхъестественным и непонятным, как кто-то мог узнать мои мысли, наброски, которые не вышли в свет в окончательной редакции. Но позднее я обратил внимание на одну деталь, которая развеяла туман. Бывают моменты, которые переворачивают всю память человека, ? опыт изгнанника, не имеющего надежд, хотя этого вы никогда не смогли бы понять, ? добавил он вызывающе.
Граф не сводил глаз со своего гостя, но не говорил ни слова, возможно, он был смущен, ему было неуютно рядом с уверенностью, которую излучал Данте.
? Но было время, ? продолжал поэт, ? когда старый и униженный человек пытался играть с молодостью, спасаясь в объятиях женщины. И любовь, мессер граф де Баттифолле, почти так же, как вино в воинах или честолюбие в кабальеро, тревожит разум людей литературы.
Данте на мгновение задумался, пока наместник короля молча наблюдал за ним.
? Но отставим в сторону эти детали, которые теперь не имеют значения, ? продолжил поэт с новой силой, ? важно то, что тогда многое вышло из-под моего пера. Эти изменения были лишь в одной редакции, которую я не смог уничтожить и которая увидела свет только в Лукке… Откуда был экземпляр моего произведения, которым вы, по вашим словам, владеете? ? с нажимом спросил он; не дождавшись ответа, он сам продолжил: ? Из Лукки, верно?
Граф Баттифолле сделал несколько шагов, потом повернулся к гостю и нашел последнее подходящее оправдание.
? Возможно, у убийц был другой экземпляр… ? предположил он без особой уверенности.
? Я уверен в том, что они не были в Лукке, как и в том, что их интересовали в Италии вовсе не книги, ? уверенно ответил Данте. ? Эта книга находится в собственности другого человека; того самого, который нашел их и поддерживал в этом городе, который обладает достаточной властью, чтобы они оставались безнаказанными, пока он был заинтересован в том, что происходило.
? Вы знаете, что Ландо и его люди обладают такой же, даже большей властью, чем наместник короля… ? беспомощно отозвался граф.
? Но Ландо теперь должен быть далеко от Флоренции, ? возразил поэт спокойно. ? И ни он, ни его люди не держат убийц в своей тюрьме; кроме того, они не приказывали отрезать язык единственному, кто мог бы прояснить это дело.
Граф не пытался возражать. Он молча соглашался и гладил подбородок правой рукой. Он растерянно разглядывал каменную плитку под ногами.
? Почему вы этого не признаете? ? спросил Данте без нажима. ? Вы привезли меня, чтобы я расследовал… или мне так хотелось думать. Дайте мне хотя бы получить удовлетворение от того, что мои заключения верны, ? добавил он с иронией.
Баттифолле опустил правую руку с видом проигравшего. Теперь от его воинственного и торжествующего вида не осталось и следа, граф снова начал ходить по комнате.
? Я уже рассказывал вам о той непростой ситуации, которая сложилась, когда вы прибыли во Флоренцию, ? начал он, очень тщательно подбирая слова. ? Но гордые флорентийцы всегда прячутся, как черепахи на солнце, под свой панцирь… Как вы собираетесь лечить больного, если не хотите знать, чем он болен, если одеваете его в красивую одежду и душите его розами, чтобы он казался здоровым? Вы лицемерно переживаете, по если хотите по-настоящему жить, то должны принять любой исход, ? заявил он поэту вызывающе. Потом он снова стал ходить по комнате и продолжал свои объяснения. ? Важна цель, Данте Алигьери, я говорил вам об этом, когда мы беседовали в первый раз. И чтобы добиться этой цели, необходимы средства, которых часто нет в распоряжении королевского наместника в городе, подобному этому. И их становится еще меньше, когда начинаешь слушать свою гордость. Иногда нужно действовать, оставаясь в тени, и использовать средства, которые никогда бы не были признаны почтенными горожанами. Но я напоминаю вам, что мессер Роберт, король Пульи, послал меня в ваш город для выполнения определенных задач, и это то, чего я придерживаюсь…
? Вы признаете, что все было сделано для выполнения этих задач? ? перебил его поэт недоверчиво.
? Я государственный человек, ? ответил Баттифолле весело. ? Мало кто делает добро бескорыстно. Я подчинен целям и интересам высшего порядка и, как солдат, должен бороться исключительно за свою родину. Или вы не были солдатом? Кроме того, в отличие от вас, я имею дело с существами из плоти и крови, не с литературными фантазиями. Я знаю, что существуют вещи, которых простым смертным не понять. Но есть Бог, и он все видит. Я надеюсь, что в свое время наш Господь в своей бесконечной мудрости и доброте поймет и простит меня…
Данте заметил его смущение. Гвидо Симон де Баттифолле по его собственному признанию решил бороться с лицемерием при помощи цинизма и жестокости.
? Вы убивали невинных! ? воскликнул с негодованием поэт.
? Жертвы… Сколько жизней вы бы отдали за безопасность вашей родины? ? цинично спросил граф, глазом не моргнув. ? И сколько невинных страдает из-за этой злополучной ситуации во Флоренции? Не достаточно ли невинны вы, чтобы страдать из-за этого несправедливого изгнания?
Данте не знал, что сказать. Наместник Роберта по привычке смешивал аргументы разного порядка. Он находил двусмысленные силлогизмы, в которых, казалось, одно утверждение отрицало другое. И согласие с частью сказанного могло привести к уверенности в справедливости всех умозаключений. Поэт ясно увидел, что и его собственная жизнь ничего не стоила бы для Баттифолле, если бы представился случай избавиться от поэта, если бы это отвечало целям графа.
? Почему вы выбрали меня и мое произведение? ? спросил Данте, погружаясь в пучину скорби.
Баттифолле задумался. Теперь, когда он практически признал, что стоял за этими ужасными преступлениями, он казался погруженным в размышления. Похоже, он думал над возможной силой своих слов, прежде чем продолжить убеждать поэта в правоте избранного им пути.
