Но новые веяния требовали прихода в подпольный бизнес людей жестоких и решительных, не боящихся крови, а такими были только уголовники.
Так постепенно образовалась цепочка: правоохранители — партийный советский аппарат — цеховики — уголовники. Та самая цепочка, ставшая кандалами в 1990 году, заковавшая всю страну и принесшая вместо закона уголовные понятия.
Но все это потом. А пока в «Метрополе» Гольдин предложил Сергееву выгодное дело. Более двухсот подсобных цехов по стране выпускали трикотаж. Станки у них были в основном старые, списанные с государственных предприятий, и запчасти к ним стали чудовищным дефицитом.
Гольдин предложил организовать производство по выпуску этих деталей. Леха Кабан решил рискнуть и внес все деньги в новое дело. Решил и не прогадал, через год он не только вернул свои деньги, но и «наварил» вполне прилично.
Гольдин не обманул его, производство процветало, и скоро Сергеев руководил уже тридцатью восемью подпольными цехами. Он построил под Подольском двухэтажный каменный особняк, обнес его забором с лагерной колючей проволокой по гребню.
Дом был выполнен по моде того времени. Комнаты обставлены финской и югославской мебелью, сантехника была привезена из-за границы. Короче, цветные телевизоры, тогдашняя редкость, ковры… В общем, что еще нужно бывшему урке, чтобы встретить счастливую старость!
А нужна была баня. И она появилась. С бассейном, баром, комнатами для интимных свиданий. Там же была сделана практически ресторанная кухня с хорошим поваром.
Эта баня стала местом постоянных встреч не только местного, подольского руководства. Туда любили заглянуть выпить и попариться руководители из Московского обкома КПСС да и чиновники рангом повыше.
Дом в Подольске и баню Гольдин использовал с умом. Он сообщал Кабану, когда надо ждать высоких гостей. Тогда из Москвы привозили дам. Не проституток от «Метрополя», а дикторш телевидения, узнаваемых актрис, балерин, фигуристок.
Все это организовывал Гольдин. Дамы ехали в Подольск охотно, так как встречались там с людьми, стоящими у власти, а значит, с теми, кто мог решить их служебные и бытовые проблемы. Кроме этого, они получали от Бориса Яковлевича ломовое вознаграждение.
Кстати, когда на Лешку Кабана было заведено уголовное дело, ни одна из фамилий высоких клиентов и их подруг не попала на его страницы. Все это легло отдельным рапортом на имя Юрия Андропова.
Именно это дело, правда с некоторой долей домысла, легло в основу сценария фильма «Дом свиданий», который нам удалось снять почти через двадцать лет после описываемых событий.
Борис Яковлевич Гольдин устраивал эти пикники не от хорошего отношения к власть имущим. Там проворачивались крупные дела. Получались нужные резолюции на документах, передавались деньги.
Все недавние истории с министром в бане и человеком, похожим на генпрокурора на квартире в доме на Полянке, были несерьезным подражанием фотоматериалам, полученным людьми Кабана по приказу Гольдина.
Дело процветало и расширялось под высоким покровительством падких до денег и баб советских аппаратчиков.
И неизвестно, сколько бы оно продолжалось, если бы Кабан, обнаглевший от денег и безнаказанности, не обогнал на Рублевке кортеж Суслова. Против главного теоретика коммунизма даже высокие «друганы» Гольдина были бессильны.
Скромным механиком вплотную занялся КГБ. Вместе с ГУБХСС они достаточно быстро разобрались в подпольном производстве.
Но всплыли и другие дела. Кабан, с помощью Гольдина, выкупил с зоны своих подельников и поручил им кровавые разборки с конкурентами.
Всплыло несколько убийств. Сегодня они называются «заказными», но в те годы все делалось не так нагло, без стрельбы и взрывов.
Случайная драка на улице или в ресторане со смертельным исходом, автомобильная авария, наезд на пешехода, или человек утонул на рыбалке.
Такие эпизоды милиция на местах закрывала достаточно быстро «за отсутствием состава преступления». Кому хотелось портить показатели раскрываемости!
Лешку Сергеева арестовали. Забрали и его подельников, и целую роту цеховиков.
Кстати, самоубийство первого замминистра МВД Виктора Попутина связывали именно с делом теневиков. Ведь прежде чем стать генералом, он был первым секретарем Подольского райкома партии, а потом вторым секретарем обкома.
Но я был неплохо знаком с Виктором Семеновичем и не представляю, что он мог быть замешан в дело цеховиков. Это был удобный предлог, чтобы освободить Попутина с поста первого зама МВД, на которое претендовал зять генсека Брежнева, и подольское дело использовали против бывшего первого секретаря Подольского райкома партии. Виктор Семенович был далеко не первым из крупных руководителей, для которых потеря поста была равносильна смерти. Покончил с собой секретарь ЦК КПСС и член политбюро Кулаков, застрелился начальник Академии МВД генерал-лейтенант Крылов, вскрывала себе вены Екатерина Фурцева, и список этот можно продолжать достаточно долго.
Сергеева расстреляли. Его подельников тоже. Не пощадили и некоторых цеховиков, а Борис Гольдин опять ходил обедать в любимый «Метрополь».
Конечно, сегодня все эти люди именовались бы буревестниками рыночной экономики. Но не надо забывать, что в дни горбачевской перестройки теневой капитал стал легальным. И все, что творилось в подпольном мире, — вымогательство, кровь, коррупция — вышло на поверхность и практически официально стало называться «первичным накоплением капитала».
Мы это прошли, а что ждет нас дальше? А ничего нового. Жизнь по понятиям одинакова что в ХХ, что в ХХI веке, только размах у нее разный оказался.
А чем это кончится, если доживем — увидим.
Афера времен культа личности
Летом сорок третьего года меня вывезли под Москву на дачу. Моя мама свято считала, что свежий подмосковный воздух будет для меня необычайно целебным.
Я был насильно вырван из своего любимого двора, отлучен от Тишинского рынка, веселые волны которого разбивались о наш дом, увезен в глухомань от любимого кинотеатра «Смена», где как раз шел завлекательный фильм «Она защищает Родину», короче, был лишен всех городских удовольствий.
Видимо, с тех далеких лет я люто невзлюбил дачную жизнь. Но в те суровые времена с моим мнением никто считаться не хотел, и я, как Суворов в Кончинское, был отправлен в подмосковные Раздоры.
Единственное, что примиряло меня с ситуацией, в которую я попал, — это утренние отъезды матери на работу. Я был весь день до глубокого вечера предоставлен сам себе. Присматривать за мной и кормить обедом взялась хозяйка дачи, профессорская вдова, которая весь день на своей террасе читала романы мадам Чарской.
Рядом с дачей, которую мы снимали, было несколько пустых домов. Один из них практически развалился. Осела крыша, рассыпалось крыльцо, на террасе кто-то снял пол.
— Елена Францевна, — спросил я профессоршу, — а кто живет в этом доме?
— Пока никто.
— А где же хозяева?
— Далеко, и, видимо, не вернутся.
Через несколько лет я узнал, что Елена Францевна была права. Хозяева дачи действительно уехали навсегда в солнечный Нарымский край и больше не вернулись.
