Нового романа!
D-x-NVИЗ ПРОТОКОЛА БЕСЕДЫ С ХРОМОВОЙ АЛЛОЙ ПАВЛОВНОЙ Расшифровка магнитофонной записи.
– Алла Павловна, еще раз приношу свои соболезнования. И прошу извинить меня, что врываюсь к вам в такой день и в такое время. Прекрасно понимаю, что сороковины – не самый подходящий момент, но, во-первых, я только сегодня случайно узнал кое-какие важные вещи о вашем муже, а во- вторых, дело, которым я занимаюсь, не терпит отлагательства. Словом, еще раз прошу меня простить и все же уделить мне внимание.
– Да, конечно, дело есть дело. Я все прекрасно понимаю. А вы думаете, удастся найти того, кто убил Алексея?
– Собственно, за этим я здесь.
– В милиции мне сказали… что это может быть или дело рук наркомана какого-нибудь, или месть пациента, обиженного на Алешу. Вы тоже так думаете?
– Знаете что, Алла Павловна, я пока остерегусь высказывать какие-то предположения, хорошо? Обе версии вписываются в мою… скажем так, концепцию. Я, конечно, это сформулировал бы несколько иначе. Но пока еще не готов. К тому же у меня мало времени. Да и поздно уже, вы очень устали сегодня… Поэтому я буду задавать совершенно конкретные вопросы. А вы по возможности отвечайте откровенно, хорошо?
– Я постараюсь.
– Дело в том, что я пришел к вам непосредственно после разговора с вашей знакомой, Людой Головиной.
– Люда Головина?.. Да нет, она не столько моя знакомая, сколько Алексея. Вернее, ее парень дружил с Алешиным младшим братом, я эту Людмилу раз или два видела всего. И о чем вы с ней говорили?
– Может быть, вы в курсе, что она – студентка химбиофака нашего университета? Она рассказала, что примерно полтора месяца назад, то есть, получается, незадолго до своей смерти, Алексей Александрович обратился к ней с просьбой… Он специализировался по токсикологии, однако, несмотря на это, счел необходимым попросить у Людмилы кое-какие справочники. Точнее, не у нее самой. Она учится на одном курсе с неким Шуриком Осташко, а его отец – серьезный авторитет в области токсикологии в нашем городе. Потом, однако, оказалось, что дело не в справочниках. Алексей Александрович хотел встретиться с самим Осташко-старшим и просил Людмилу как-то посодействовать этой встрече через Шурика. Однако буквально на следующий день произошло то кошмарное убийство. Людмила даже не успела поговорить с Шуриком. Она и не вспомнила бы о разговоре с Алексеем Александровичем, если бы не одна фамилия, которая случайно прозвучала в нашем с ней разговоре.
– Какая фамилия?
– Дарзина. Вам эта фамилия что-нибудь говорит?
– Абсолютно ничего.
– А название такого вещества, как дарзин?
– Нет… Хотя я вспомнила! Именно это название было упомянуто в одной газетной заметке… Речь шла о парне, который чуть не замерз в Щелковском лесу. Там и про Алешу говорилось, поскольку именно он тогда работал на «Скорой», которая его забирала, того парня… Но тогда в первый и последний раз я слышала это слово.
– Значит, о Ларисе Дарзиной вы ничего не знаете?
– Совершенно точно. С другой стороны, вы поймите, мы с Алешей всего два года вместе прожили. Я знаю толькотех его знакомых, которые к этому периоду его жизни относятся. Он же на десять лет старше меня… был, у него была другая жизнь без меня. Мы с ним познакомились, когда он уже на «Скорой» работал, а раньше-то… он и в Афгане служил, вы слышали, может быть? Он работал и в вытрезвителе, и в психбольнице, а мединститут заканчивал уже фельдшером на «Скорой». То есть он знал массу людей, мы когда в компаниях бывали, он такое мог рассказать, что народ просто под столы падал от смеха. Он вообще был хороший рассказчик. И повидал много. Он знал и очень печальные истории, не для веселой компании, потому что там после таких все рыдать будут, всякое веселье насмарку пойдет. Я ему иногда говорила: почему ты не записываешь это? Мог бы такую книгу сочинить, вроде как у Булгакова, «Записки земского врача», или у Вересаева, к примеру. Зачитывались бы все! А он смеялся и объяснял, что только рассказывает хорошо, а писать начнет – и все слова куда-то расползаются. И жалел об этом, конечно. Потому что у него на глазах и целые детективы разворачивались, и настоящие любовные романы.
– В смысле, между больными?
– Любовные-то? Ну да, люди же везде хотят быть счастливыми. Больные – они ведь те же дети, Алеша так говорил, у них чувства непосредственные, как у малолеток. Они ничего не скрывают, у них ревность, страсть – все просто, откровенно выражается. Но, между прочим, Алексей никогда не рассказывал об отношениях пациентов между собой. Не мог над этим смеяться… Он их жалел очень, психов, я хочу сказать, психически ущербных, он поэтому и ушел из той больницы, что очень уж близко к сердцу все это принимал, а там надо было такую броню на себя надеть!
– Вы чуть раньше слово одно сказали – детективы. Детектив предполагает преступление… Я вот подумал – может быть, ваш муж стал в свое время свидетелем какого-то такого преступления? И через много лет… вы понимаете?..
* * * – Эй-эй! – слышу веселый голос, и потом кто-то тихонько тормошит меня: – Не спи, замерзнешь!
Открываю глаза, чувствуя, что мне и в самом деле холодно. Почему-то болит левый бок. И вообще я какая-то согнутая.
Выпрямляюсь. И с трудом начинаю соображать, что уснула на заднем сиденье Валентининой «Волги». Помню, как мы собрались, заперли квартиру, с предосторожностями дошли до гаража – а вдруг где-нибудь подстерегает чокнутая Дарзина?! – Валентина вывела «Волгу», мы сели, я еще немного поудивлялась ее мастерству водителя, потом попыталась сосредоточиться на своих размышлениях – и все, больше ничего не помню.
– Что, я всю дорогу спала? – бормочу не своим голосом, потирая онемевшую левую щеку.
