право на подсказку. Неужели я не имею права прислушаться к подсказке интуиции? А моя интуиция просто криком кричит, чтобы я не ехала нынче на поезде. Вот и не поеду.
Я полечу!
В принципе, я люблю летать. Прекрасно себя чувствую в самолете, лишена дурацких страхов, не боюсь и высоты. Мне нравится само ощущение стремительного передвижения в пространстве… Я по-прежнему, словно в детстве, воспринимаю стюардесс как неких небожительниц. Ну а летчиков, само собой, – небожителей. Я люблю самолеты за их немыслимое, несусветное совершенство. Нет, ну в самом деле! Махина железная – а летит. Как, почему?! Это непостижимо. Я знаю, знаю, есть всякие законы… И всякие примочки, типа закрылок, которые то поднимаются, то опускаются. Это зрелище приводит меня в какое-то первобытное содрогание. Я, честное слово, компьютерами и роботами восторгаюсь меньше, чем движением закрылок.
Элероны… какое магическое слово!..
Но сегодня я не получаю никакого удовольствия в полете. Ни от чего! Угрюмо смотрю в окно (закрылков мне не видно), угрюмо пристегиваю и расстегиваю ремни, угрюмо выхожу по трапу со своим осточертевшим ноутбуком, угрюмо сажусь не в первый же подошедший, а только в третий автолайн. Учитывая, что они ходят через десять минут, легко посчитать, сколько времени я топчусь на ледяных ветрах, которыми всегда, в любую погоду и любое время года насквозь пронизан нижегородский аэропорт. Пока стою, ко мне подкатывает пара-тройка «чайников», пытающихся меня убедить, что пятьсот рублей из аэропорта до площади Свободы – просто копейки. Спорить не спорю, но отшиваю их все с тем же угрюмым-преугрюмым видом. Наконец уезжаю. В автолайне тоже кошмарно холодно, но около ДК ГАЗа я с облегчением пересаживаюсь на маршрутку, которая едет до Оперного театра, то есть до моей остановки. Здесь полно народу, все толкаются, стоят, невольно прижавшись друг к другу, и я малость отогреваюсь. И даже отвлекаюсь от мучительных мыслей и сознания собственного бессилия перед этими безумными событиями. Одно хорошо – я опередила тех, кто за мной может следить, как минимум на шесть часов. Сейчас еще только три: я очень удачно успела на ближайший рейс из Внукова, а лететь от Москвы до Нижнего всего сорок пять минут. На «Нижегородце» я бы только-только отъехала от Москвы. А я уже вон где!
Около дома снова проделываю тот же комплекс охранных, вернее, проверочных мероприятий, что и вчера. Реакция на них та же – то есть никакой. Получается, меня по-прежнему не ищут с собаками, и это, безусловно, радует. Хотя и не может не преисполнить недоумения по поводу того, как работает наша доблестная милиция.
Какое счастье, между прочим, что она работает именно так!..
Дома какое-то время греюсь под раскаленным душем, потом запихиваю в себя невероятное количество еды, пью кофе, включаю ноутбук и некоторое время тыкаю в клавиши, снова и снова пытаясь открыть то одну, то другую зашифрованную долоховскую папку. Результат по-прежнему равен нулю.
Может быть, потому, что я не больно-то стараюсь? А все оттого, что мне не сидится дома. Сейчас только четыре часа дня. Хочется каких-то действий, хочется как можно скорей выяснить, что со мной произошло и почему. Поскольку выяснение напрямую зависит от Долохова, я уже начинаю жалеть, что назначила ему созвон так поздно. Конечно, я не знала, что вернусь самолетом, но все же…
Короче, я набираю номер, выясненный мною вчера путем сложных манипуляций. Однако слышу только знакомый голос автоответчика. Так и подмывает сообщить о своем возвращении и «забить стрелку» на час-два, а то и три раньше, но я ничего такого не делаю. Мне вдруг приходит в голову, что совершенно необязательно предупреждать Долохова о своем преждевременном прибытии. Наоборот, не худо бы застать его врасплох! Не дать ему подготовиться к встрече со мной. Неведомо ведь, чего он там может «наготовить», верно?
Кстати, а почему бы не нагрянуть к нему? Где он живет, я знаю. Прийти, неожиданно позвонить в дверь…
Я все равно не могу сидеть спокойно! Вскакиваю и начинаю одеваться. Очередной джемпер, джинсы, сапожки, «командировочный набор», отягощенный теперь еще и некоторой суммой денежек. Ноутбук снова беру с собой, а также прихватываю и зарядное устройство для мобильника. Будущее темно – неведомо, где придется ночку проводить!
Снимаю с вешалки кожанку – и качаю головой. Нет, это не одежда для переменчивой мартовской погоды. А как быть? Теплая куртка в чистке, шубка, как уже было сказано, сюда не идет… Стоп! Знаю! Надену-ка я осеннее пальто. Темно-синее, итальянское, очень красивое и довольно теплое. В нем один недостаток – оно из меня выросло, то есть покупала я его два года назад, когда носила 52-й размер, а теперь у меня 46-й (между прочим, одной из причин ухода Михаила было то, что он не вынес превращения кустодиевской купчихи в худышку!). Пальто я могу обернуть вокруг себя раза три. Но выглядит это, как ни странно, очень стильно. И к джинсам с сапожками идет, и, главное, совершенно меня меняет. Если на голову надеть черно-белый клетчатый платок, я вообще стану неузнаваемой. Кстати, пальто немаркое и немнущееся. Если вдруг обстоятельства вынудят меня спать где-нибудь на вокзале… в электричке…
Ладно, не будем о страшном!
Одеваюсь, окидываю прощальным и любящим взором свое уютное жилье и сдаю его под охрану с надеждой, что сниму ее я, я и только я. А потом быстро топаю по направлению к садику Пушкина. Поскольку иду задумавшись, ноги своей волей несут меня самой короткой дорогой. Спохватываюсь, только когда снова оказываюсь около того же рокового для меня местечка на углу улицы Ломоносова. Размышляю, считать ли появление здесь дурным предзнаменованием – или хорошим.
Вопрос, конечно, интересный. С одной стороны, я здесь чуть не погибла. С другой – не погибла же! И узнала столько нового и потрясающего, что наваляла весьма удачный романец под названием «Любимый грех». Пожалуй, буду считать предзнаменование добрым. Так сказать, смейся, паяц, – а что тебе еще остается?
Улицы, дворы – а вот и красная высотка, вот и вывеска «Саров-банк», телевышка вдали. Знакомые места! Вижу подъезд, из которого вылетала днем с первой космической скоростью. Сейчас просто-таки силой подвожу себя к нему. Зачем? Ну, скажем так: хочу примениться к местности, как говорят военные. Осмотрюсь хорошенько, чтобы знать, как и каким образом отсюда драпать в случае чего. Нет ли укромного уголка, откуда можно следить за квартирой Долохова и оставаться незамеченной. Вообще, чем больше информации, даже и не важной на первый взгляд, я соберу о своем неприятеле, тем будет лучше.
Все это понятно, но мне требуется минутная передышка, чтобы решиться – и войти в подъезд. Окидываю взглядом – так и хочется ляпнуть: прощальным! – двор и обращаю внимание на женщину в мешковатом сером пальто, которая идет большими шагами, не разбирая дороги, ступая своими разношенными сапогами то в грязь, то в сугроб. Она без шапки, волосы стоят дыбом от ветра. Шея обмотана каким-то скрученным, затасканным шарфом неопределенного серо-коричневого цвета, и, ей-богу, его обмахрившиеся концы выглядят совершенно как края оборвавшейся веревки. Полное впечатление, что эта тетка собралась повеситься, а веревка возьми да оборвись. Жуткое сравнение, конечно, но оно
