Но не вас, сударыня!
– Ну что вы от меня хотите? – в отчаянии воскликнула Eudoxy. – Что, что я могу поделать?!
– Дочь моя, не в том дело, что вы чего-то не можете, – вы не хотите, – с глубоким унынием сказал отец Флориан, и гневный огнь в его прекрасных очах подернулся дымкой печали. – А ведь это так просто... Убедите вашего мужа прислушаться к доводам рассудка. Кто он сейчас? Отставной вельможа, на которого прогневался предыдущий император, а новый, вместо того чтобы осыпать благодеяниями, просто-напросто забыл о нем. Счастье, что он так баснословно богат, не то жизнь его была бы очень печальна. А уж ваше-то существование...
– Его и сейчас не назовешь веселым, – буркнула Eudoxy, надув свои хорошенькие губки. – Сижу в четырех стенах, вот только вы...
Она робко протянула к аббату беленькую ручку, однако тот чистоплотно попятился:
– Сначала о деле. Ведь от вас ничего особенного не требуется. Вы только должны заставить мужа попросить аудиенции у императора. Александр не откажет – сейчас он никому не отказывает. Я потяну кое за какие ниточки – Чарторыйский, Головнин, Ливен и другие поговорят с императором накануне аудиенции, сумеют внушить ему, что князь Каразин слишком несправедливо обижен, чтобы можно было пренебречь его просьбою. Встреча состоится – повторяю, в этом у меня нет сомнения. И вот во дворец приходит ваш благородный супруг. Император ожидает, что тот станет требовать внимания к своей особе, молить о возвращении ко двору. Нет: окажется, что князя заботит только благополучие империи. Это тот конек, с которого сейчас не слезает Александр, и ничем иным нельзя купить его расположения так, как проявлением чистого патриотизма. Международный престиж России – Александр просто помешан на этом! Отсюда его яростное противостояние узурпатору Бонапарту, отсюда союзы с Англией и Австрией. Но положение Александра в глазах мирового сообщества весьма уязвимо – в связи с событиями 11 марта и слухами, которые связывают имя императора с заговорщиками. Так вот! «У меня есть письмо, – скажет князь, – в котором таится разгадка гибели вашего отца».
– Как?! – воскликнула Eudoxy. – Но ведь мы знаем, что сам Александр... вы сами только что сказали...
– Боже милосердный, – тихо, но с чувством сказал отец Флориан. Больше он ничего такого не сказал, однако приникший к глазку Алексей понял его и без слов.
Впрочем, отец Флориан хорошо умел владеть собой, и, когда он заговорил опять, голос его был по- прежнему медоточив.
– Дочь моя, то, что знают все, – это одно. То, о чем все говорят, – это другое. Между светскими людьми в расчет берется лишь то, о чем
«Какого черта?!» – едва не выкрикнул Алексей.
Да что он плетет, этот хорошенький аббатик? Смешать святую веру отцову с какой-то там латинской болтовней? Неужели какому-то здравомыслящему человеку могло сие в голову взбрести? Неужели император, властитель огромной православной России, мог до такой степени спятить, чтобы возмечтать о предании ее под власть католических попов? А для этого надо было именно спятить – другого слова не подберешь. Каким бы ни был покойный император – то его как сущего дурака аттестуют, то святым во плоти выставляют, – такое забвение отеческих устоев и основ существования страны не могло взбрести ему в голову. Отец Флориан, конечно, врет. Ему нужно, чтобы новый государь к католикам всей душою склонился. Видать, неохота Александру Павловичу играть в прежние, мальтийские игры, к коим был так расположен его батюшка. Конечно, говорят, он поумнее покойного, понимает, что ничем иным, как глупыми игрушками, все эти пристрастия не назовешь. Небось у России и своих хлопот довольно, чтобы еще лелеять каких-то там иноземных монахов. Княгиня Eudoxy может закатывать глазки сколько угодно – она влюблена в этого пригожего монаха, как кошка, вот и умиляется каждому его словечку, но император Александр Павлович поднимет на смех ее супруга, князя, едва только тот начнет плести пустые бредни об унии! Это же дураку понятно. Значит, отец Флориан – дурак. И беспокоиться Алексею не о чем.
Вот только одна беда – не похож черноглазый красавчик на дурака. Совсем не похож. И, пожалуй, беспокоиться здесь есть о чем...
Тут, словно почуяв его сомнения, отец Флориан развеял их.
– Я убежден, что Александр будет счастлив под любым предлогом отмежеваться от Палена, Зубовых и иже с ними. «Так вот почему был убит мой отец! – радостно, то есть, я хочу сказать, горестно воскликнет он перед лицом насторожившейся Европы. – Кучка заговорщиков пыталась удержать Павла I от того, чтобы двери России распахнулись навстречу просвещенным современным идеям! Эти люди должны быть жестоко наказаны за свое злодеяние. А я, чтобы подтвердить свое неучастие в этом кровавом деле, с радостью продолжу дело своего отца и переговоры с папой Пием об унии в России».
– Вы думаете, это возможно? – робко пробормотала княгиня.
– Когда действуешь ради вящей славы божией, возможно все, – веско ответил отец Флориан. – Ведь Александр прекрасно понимает, какой восторг вызовет это известие в католической Австро-Венгрии, Италии, Испании, Португалии, даже во Франции, если на то пошло. Александр дальновиден – он понимает, что не сможет вечно враждовать с Бонапартом... Конечно, известие об установлении унии вызовет дикую ярость в протестантском Альбионе, зато заставит снова всколыхнуться ирландских католиков, а это не может не привести к расшатыванию английского трона. Видите, сколько тайных рычагов может привести в действие только один визит вашего супруга к государю!
– Но отчего вы так уверены, что Александр схватится за эту мысль? – осторожно спросила Eudoxy, и Алексей одобрительно кивнул: все-таки княгиня была не столь глупа, как казалось наружно! Ведь она задала тот самый вопрос, который так и рвался с его собственного языка.
– Мы не оставим ему другого выбора, – резко бросил отец Флориан. – У нас есть средство заставить его прислушаться к нашим доводам!
– Что-то я ничего не понимаю... – пробормотала княгиня. – Вы ведь говорили, что письмо исчезло.
– Исчезло, вот именно, – ожесточенно кивнул аббат. – Однако неведомо, кем, как и почему оно похищено. Мы так и не узнали, кто убил генерала Талызина и обшарил его секретер, вытащив оттуда почти все бумаги. Возможно, и впрямь это дело рук какого-то провинциала, недоросля (это слово отец Флориан произнес по-русски с ужасным, оскорбительным выражением!), как у вас называют таких вот деревенских увальней. Одно время он находился под нашим контролем – к сожалению, не столь долго, сколько хотелось бы. Правда, мальчишка оказал нам неоценимую услугу, убив на дуэли Якова Скарятина – да вы, впрочем, об том уже слышали, княгиня, – но мадам Шевалье так и не удалось вытянуть из этого простака, куда он девал украденные документы...
Если бы Алексею не надо было одной рукой держаться за край шаткой стремянки, чтобы не свалиться, а другой – приподнимать «луну», он непременно схватился бы за голову. Только сейчас стали ему понятны многочисленные намеки и как бы ничего не значащие вопросики мадам Шевалье о каких-то письмах генерала, о каких-то любовных записочках... с интересом ли их читал Алексей, куда потом подевал... Ее интересовали отнюдь не амурные похождения Талызина, а его деловые бумаги. Их украл убийца, а поскольку Алексей не был убийцей, он их взять не мог. Логично! Но удивительно, как нелогичны все, кто приписывает ему убийство дядюшки! Выкинуть или спрятать все, ну совершенно все бумаги, не имеющие к нему никакого отношения, – и оставить главную, смертельную улику против себя: это чертово завещание.
