писательницу?
Алена вскочила и, забыв про боль в изрядно-таки отшибленной попе, кинулась наутек. Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться в троллейбусе или маршрутке, которая увозила бы ее из этого криминального района… Честно говоря, она даже забыла про свое расследование, про то, зачем тут вообще оказалась. Вполне может быть, она вспомнила бы про НиНоЛито только дома, однако, оказавшись снова на проспекте Маршала и ринувшись к остановке, боковым зрением отметила мельтешенье огней на фасаде какого-то дома, повернула голову – да так и ахнула: прямо перед ней переливались разноцветные буквы на вывеске с надписью: «Ночной клуб «Бумс-Раунд».
Итак, сакраментальное утверждение о том, что, кто ищет, тот всегда найдет, оказалось истиной и на этот раз!
Ну что ж, придется туда зайти. Иначе получится в точном соответствии с пословицей: пошли по шерсть – вернулись бриты.
Возвращаться бритой не хотелось, и Алена, постаравшись унять все еще сотрясавшую ее нервную дрожь, вошла в «Бумс-Раунд».
1985 год
Потом Наденька Егорова вспоминала, что она сразу же подумала: «С этим беды не оберешься…» Да, именно такая мысль промелькнула, хотя оснований для нее будто бы и не было и вообще Наденька видела этого человека впервые в жизни. Но если уж совсем честно, то «беды не оберешься» относилось вовсе не к тому, чем потом обернулась вся эта история. Не было вроде в парне ничего особенного: круглое румяное лицо, ласковые светлые глаза, белобрысые кучерявые бачки, но вот на таких-то ласковеньких да кучерявеньких и ловилась всю жизнь Наденька. И всякий раз после очередной драмы Наденька, плачась на свою горькую судьбину товаркам по станционному комбинату общественного питания, а проще сказать, таким же, как она, официанткам «вагреста», клялась, что отныне только того удостоит своим вниманием, кто на руках ее носить будет. Это оказалось бы затруднительным для любого, кроме чемпиона мира по поднятию тяжестей, а главное, таков был склад ее характера, что на руках носить должна была непременно она сама.
Короче, подала Наденька белобрысенькому шницель с жареной картошкой – с последней, чуть ли не с поскребышами, поскольку дело шло к закрытию и, кто хотел, давно отужинал, но опять же – остатки сладки. Салат подала и компот, а потом еще два бутерброда с голландским сыром. Попросил сигарет – принесла. И так парень на нее поглядывал – не то нерешительно, не то с затаенной надеждой, – что Наденька и счета проверять прямо в зале, в уголочке, пристроилась, а потом затеяла скатерти перетряхивать да перестилать, воду в вазочках менять, хотя и скатерти, и вода, и ромашки в вазочках были свежие. Так вот и суетилась Наденька, красуясь перед кучерявеньким, пока тот не подозвал ее и не попросил «хотя бы граммов сто пятьдесят».
Наденька сделала большие глаза. Откуда он свалился, такой наивный? Говорит невесть что, прямо-таки древнегреческий человек!
– Нельзя, – убедительно сказала она. – Никак нельзя! Теперь ничего у нас нету. Запрещено же. Злоупотребление алкоголем убивает народ России и его будущее, ты что, не читал в газетах?! Так Горбачев говорил.
Парень с надрывным вздохом достал бумажник – рассчитываться. Наденька обратила внимание, что деньги запиханы как попало, скомканы вместе рублевки и полусотенные. Туда же небрежно засунута мелочь. «Не жадина!» – автоматически сделался благоприятный для парня вывод, и сердце Наденьки податливо обмякло.
Конечно, мелочь эта раскатилась и по столу, и по полу. Конечно, Наденька и пассажир полезли ее собирать. Конечно, он поглядывал на ее круглые колени, а она, когда поезд потряхивало, словно невзначай натыкалась грудью на его плечо.
Ну, собрали копеечки. Выбрались из-под стола вроде бы уже не совсем чужие. Наденька одернула юбку на крутых бедрах, ожидающе посмотрела в светлые глаза. Он шевельнул губами, словно хотел о чем-то спросить. Наденькин взор заволокло дымкой.
– Девушка… – нерешительно начал парень. – Вы… Вам… Вазочку хрустальную купить не хотите? А? Недорого…
Буфетчица Эмма давно уже поглядывала на эту парочку. То, что Наденька «кадрит» клиента, было видно с закрытыми глазами. Чтобы эта неряха наводила порядок на столах, которые и так в порядке! Однако быстро же они сговорились! Эмма с изумлением наблюдала, с каким проворством Наденька исчезла под столом. Подмести толком не заставишь – откуда такая прыть?!
На столе плясали тарелки, напевала ложечка в стакане, осуждающе качали головками ромашки.
Поезд набирал скорость. Эмма наблюдала.
Те вылезли одновременно – будто столковались. Ну, ну… Больно быстро парень клюнул. Убей меня бог, сурово подумала Эмма, если он не окажется банкротом, а эта дурочка Наденька не заплатит за него!
Уже через минуту она сама подивилась своей проницательности, увидев окаменевшую Наденькину спину. Эмма поняла, что дальше оставаться в стороне нельзя.
– Ну, Наденька, рассчитывай молодого человека, да будем закрываться! – очень вежливо, будто на конкурсе «Лучший по профессии», произнесла она и при этом ухитрилась заглянуть под Наденькин оттопыренный локоток.
На уровне глаз Эммы оказался, до этого заслоненный круглой Наденькиной спиной, раскрытый портфель. Да, неуплатой здесь и не пахло… Портфель был набит барахлом. Точнее сказать, отнюдь не барахлом! Парень как раз осторожно доставал оттуда хрустальную конфетницу – ладью с позолоченной отделкой и мелкой, дробящейся гранью. Большие деньги, определила Эмма. Это не ширпотреб, которым уставлены полки в «Алмазе» и набиты серванты у всех подряд, – нет, это югославский или чешский хрусталь, вон и наклеечка поблескивает, да букв не разобрать… Эмма прикинула, сколько у нее при себе денег, и решительно поднырнула под Наденькин сдобный локоток:
– За сколько продаешь?
Наденька испуганно встрепенулась, словно хотела зажать Эмму под мышкой и держать, пока не надоест.
– Прискакала уже… горная козочка, – проворчала она.
Однако парень не дрогнул. Его простодушные глаза приветливо обратились к Эмме, и та подумала, что, похоже, не с Наденькой будет у этого «продавца» главный интерес.
Парень выставил ладью на стол, меж грязных тарелок, потому что приступ чистоплотности у Наденьки прошел как пришел, и снова полез в портфель… Там что-то захрустело так заманчиво, как хрустят только заграничные пакеты. Наденька разве что носом не влезла в портфель, а Эмма, хоть и тоже подрагивала от нетерпения, все же в чем-то засомневалась, а вот в чем, понять не могла. Однако черно-синее, с густым люрексом платье… Царица ночи! И недорого. Не обманулась Эмма – главный интерес был ее, потому что для Наденьки понадобилось бы четыре таких платья разом, а на субтильную фигурку Эммы платьице подошло без разговоров. Едва ли не впервые в жизни пожелав похудеть, Наденька выложила тридцатку за ладью и ожидала новых сюрпризов. На этот раз пакетик оказался маленьким, да удаленьким: эмалевый цветок на золотой цепочке.
Наденька и Эмма разом раскрыли рты, но спросил о том, о чем хотели спросить они, совсем другой голос:
– Почем?
Ах Ирвачева, пронюхала все-таки! Посудница Ирвачева была по характеру скрытной и нелюдимой, губки у нее всегда были поджаты, глазки опущены – не подступишься!
– Закрыла бы ты двери, – недовольно сказала Эмма Наденьке. – А то поналезут тут всякие…
Узкий ротик Ирвачевой обиженно подпрыгнул, но ничего, вытерпела: видно, очень уж кулон приглянулся.
– Бери за восемьдесят! – предложил парень.
Эмма даже головой покачала. Дураку ясно – цена больше двухсот. Цепочку в игольное ушко протянуть можно, а уж плетение… А сам кулон! Но скупердяйке Ирвачевой и это показалось дорого. Она принялась нудно торговаться, поражая при этом Эмму и Наденьку совершенно неожиданной словоохотливостью, но парень, исподтишка ободряемый улыбками и подмигиваниями первых покупательниц, стоял на своем.
