попутно отвечая на вопросы Виталия о картинах, которыми была увешана ее комната, как уже говорилось, от пола до потолка (она никогда не принимала гостей на кухне, считая это ниже своего и их достоинства). Алёна рассказывала, что вот этот ночной пейзаж, вид на Карадаг, они когда-то купили с мужем (бывшим, понятное дело!) на набережной в Коктебеле, куда наезжали в минувшие времена довольно часто, и они его обожали, а потом расстались, развелись – и ездить в Коктебель больше не стали, только картина на память осталась, что Деву-Осень нарисовал сердешный друг Леший на сюжет, подсказанный ему Алёной; что вот – фамильное сокровище, картина, подаренная бабуле ее поклонником-фронтовиком и нарисованная на загрунтованной столовой клеенке; а поразительно красивый пейзаж – не то крымский, не то греческий – Алёна в незапамятные времена выиграла в лотерею на Арбате… чудеса, да?
– А что там за фотография диковинная? – спросил Виталий, показывая в сторону письменного стола.
Фотография и в самом деле смотрелась диковинно. Изображены на ней были Алёна и Николаша во время танго, причем в очень рискованной и раскованной позе: Алёна обнимала партнера высоко поднятой ногой. Фотку наша героиня обожала, заделала ее в рамку и, хоть из-за нее трудно было отыскать место для парижского приобретения, все же не рассталась с ней, а просто перевесила ближе к книжному шкафу.
– Ну, это мы с Николашей во время какой-то показушки, – пояснила Алёна, присаживаясь на диван рядом с Виталием, чтобы лучше видеть снимок. – Здорово поймали позу, правда? А вон ту картину, «Цветочницу с площади Мадлен», я из Парижа привезла. С ней тоже целый детектив связан. Сначала ее у меня украли, потом я украла…
– Да что вы говорите? Как интересно… – пробурчал Виталий, отодвигаясь от Алёны, как-то странно сжимаясь и опуская голову.
«Боже ты мой, он так болезненно отреагировал на то, что я села рядом? – изумилась Алё– на. – Ничего себе! А какие были авансы… И все они теперь поют прощальные романсы! Елы-палы, а может, он в полумраке милонги и в темноте двора решил, что мне восемнадцать, а при электрическом свете обнаружил, что несколько больше? Ну и пожалуйста, ну и не надо. Не очень-то и хотелось!»
Тут очень своевременно зазвонил телефон, и Алёна вскочила с дивана. Виталий немедленно сел посвободней, словно дух перевел с облегчением.
«Ну и дела…» – еще раз удивилась наша героиня, взяла телефон и вышла из комнаты.
Звонила Жанна.
– Алёна, ну что вы так мгновенно исчезли с милонги, даже не попрощались? – спросила она озабоченно. – Мы с Гогой хотели вас подвезти, но и предложить не успели, как вы убежали. А ведь уже поздно!
– Ничего, я дошла нормально, меня Виталий проводил.
– Да-а? – хихикнула Жанна. – Я же вам говорила…
Тут раздался звон и грохот, да такой, что даже Жанна его услышала и испуганно вскрикнула:
– Что там такое?!
Алёна вбежала в комнату и обнаружила ужасно сконфуженного Виталия, который собирал с полу осколки танговской фотографии. В смысле осколки ее остекления.
– Сам не знаю, как получилось, – бормотал мужчина. – Подошел посмотреть поближе, а она вдруг…
– Ничего страшного, Жанна, – сказала Алё-на в трубку, – просто упала фотография, Виталий ее нечаянно задел.
– Ах, он еще у вас? – оживилась бывшая подруга. – Ну что ж, тогда не буду вам мешать! – И, возбужденно хихикнув, отключилась, но Алёна успела услышать ее возбужденный голос в сторону:
– Гошка, ты представляешь…
«Было бы что представлять», – усмехнулась Алёна, выключая телефон и поворачиваясь к Виталию, который не переставая лепетал о том, что он нечаянно, просто хотел посмотреть, что возместит ущерб и купит такую же рамку, нет, даже лучше…
– Да бросьте, – отмахнулась Алёна, – совершенная ерунда!
– Нет, не ерунда, – твердо заявил Виталий и не успокоился до тех пор, пока не взял с Алёны слово завтра же пойти с ним в магазин, где она выберет самую красивую рамку, и он ее купит, а потом они где- нибудь пообедают. Или поужинают – выбор зависит от Алёны.
– Завтра у меня шейпинг, следовательно, я худею, ни обедать, ни ужинать не буду, – сказала Алёна. – Но так и быть, в двенадцать я могу с вами встретиться и пойти за рамкой, если вы так настаиваете.
– Да, я настаиваю! – подтвердил Виталий. – А теперь мне пора домой, уже совсем поздно.
– И правда, – кивнула Алёна, и голос ее был довольно прохладным, – поздно уже.
Нет, ну странный все же народ эти женщины вообще и наша писательница в частности! Виталий и даром ей не был нужен, однако она на него обиделась за вежливое равнодушие, за то, что прячет глаза и даже как бы отворачивается.
Алёна и простилась бы холодно, но, когда уже закрывала дверь, ее телефон коротко пропел интимным, взволнованным голосом из нуэвского танго «Zitarossa»: «He is here…» Пришла эсэмэска, и она сразу поняла от кого. Дракончег! Только для него установлен этот сигнал. Лицо ее немедленно расплылось в улыбке, а дурачина Виталий, наверное, приняв ее на свой счет, кинулся вниз по лестнице со всех ног.
Да и ладно, упустил он свое счастье, весело подумала Алёна, поскорей запирая дверь и хватая телефон.
Ну конечно, Дракончег! И, конечно, опять нашей писательнице предстоит бессонная и совсем не творческая ночь, судя по директивной тональности стартового послания:
Алёна только успела облачиться, как запел свою нервную, нетерпеливую песню домофон. Ах, боже мой, вот он… какой загорелый… недавно вернулся из Египта, исплавал там все Красные и не очень Красные моря (Дракончег страстно увлекался дайвингом), похудел, стал весь такой обтекаемый… его так приятно обнимать… Увидев Алёнины прозрачно-кружевные штучки, водоплавающий Дракончег ошалел и принялся хватать прекрасную даму везде, где мог ухватить.
До «Бейлиса» не дошло, гипюр и кружева также недолго пребывали на теле. Дракончег очень хотел оставить Алёну в безумных туфельках, но они держались на ремешках, и лосины никак нельзя было снять, не сняв туфельки…
– Потом наденешь снова, – сказал Дракончег, швыряя туфли и лосины куда-то. Он уже не понимал куда, не понимал, что говорит, что делает…
Они оба были очень высокие, статные, русоволосые, светлоглазые и подходили друг к другу, как будто и впрямь были половинками одного целого, – беда лишь в том, что одна половинка, женская, была сотворена Создателем изрядно раньше второй, мужской. Но в постели это ничуть не мешало их рискованной раскованности, ничто не могло сдержать их откровенного наслаждения друг другом, их стонов, их криков, их матов… Черт знает почему, но Дракончега заводили непристойности. Он сам ими сыпал щедро, и Алёна, которая в жизни обыденной скорее откусила бы себе язык, чем осквернилась инвективной лексикой, при горизонтальном фитнесе очень даже не стеснялась в выражениях.
– Иногда так тебя хочу дома, утром или вечером, – бормотал Дракончег, наклоняясь над ее запрокинутым лицом, – что иду в душ и дрочу там на тебя, о тебе думаю. Выливается столько, ужас! А ты дрочишь на меня?
– Бывает, – слабо улыбнулась она.
– А как ты это делаешь?
– Хочешь посмотреть?
Он осторожно отодвинулся и стал смотреть, как она лежит перед ним, трогая себя пальцами, раскрытая вся, как белый цветок на зеленоватых листьях постели, как волнуется все сильней и трепещет все больше, и вдруг не выдержал, припал к ней губами, довершил то, что начала она, а потом и сам вылил ей в жадно
