нижнегорьковском дворике, что его погоня за ней сорвалась?
Что ему ответить? Человек он опасный. Пожалуй, даже опасней, чем Коротков. Срок-то Павел Васильевич Махалов отбывал за убийство – пусть и не предумышленное, а все же… Кто раз убил, убьет и снова, как поется в чудной рок-опере «Вестсайдская история». Может, особо не куражиться?
Да разве удержишь Дракона, который междy облаков играет с лучами заката?
Интересно, такая стихотворная строчка существовала раньше или родилась вот только что, прямо сейчас?
– Да, – призналась Алёна. – Некоторой информацией я владею.
– Вы в сыскном агентстве служите? Сыщица, с позволения сказать?
При этом слове Алёна вспомнила Елизавету Ковалевскую, возлюбленную Георгия Смольникова, и у нее вовсе легко на душе стало. Прадед явно приглядывал за внучкой с небес!
– Да нет, я книжки пишу. Детективные романы.
– Мать честная… – протянул Павел. – А ведь Виталик у нас издатель. Вы знаете?
– Да знаю, – усмехнулась Алёна, вспомнив вчерашний разговор около ее ворот.
– Он, конечно, уже пытался вас уговорить печататься у него? Не верьте. Он сманил такими обещаниями не один десяток красоток. У самого-то ничего особенно нет ни в голове, ни в штанах, вот и сыплет посулами направо или налево. Нет уж, если решите поторговать тем, что случайно заполучили, держитесь только нас. «БТР» – серьезная фирма, с серьезными гонорарами и серьезными тиражами!
– Большое спасибо, – несколько церемонно проговорила Алёна, – я, с вашего позволения, останусь верна «Глобусу». И напишу для них новый роман о том, как одна писательница случайно купила на парижском пюсе картину, даже не подозревая, что за ее рамкой скрыто истинное сокровище для двух конкурирующих издательских фирм.
Павел и Виталий быстро переглянулись и хором спросили:
– И где дневник сейчас?
– Ну, чтобы ответить на этот вопрос, придется напрячь мою писательскую фантазию и наметить сюжет будущего романа дальше, – кокетливо произнесла Алёна.
Конечно, она не собиралась признаваться в том, что обладает некоторой информацией благодаря Егору, а то, что касается психологии и всякого такого, является ее домыслом. Она анализировала события, повинуясь своему опыту и знанию жизни. Как мисс Марпл, словом. Цепочка плелась очень даже связная, а вот насколько правдивая, Алёне и предстояло сейчас узнать.
– Дальше, дальше… – пробормотала она, делая вид, будто придумывает сюжет. – Вернее, раньше. Предыстория, так сказать, вопроса! Я напишу, что все началось с того, что у главы некоего издательского дома… Назовем его Виталик, вы не возражаете? – повернулась писательница к Шеметову. А впрочем, ей было безразлично, возражает тот или нет. – Так вот, у того Виталика был в Париже дальний родственник, которого звали Виктор Пэнтр.
– О своих родственниках я все и сам знаю, – привскочил было Виталий.
Однако Алёна только плечами пожала: ясно же, он все выслушает, буквально все, что ей взбредет в голову наговорить, ведь ему нужно, необходимо, архиважно заполучить то, что два соперника-издателя оставили у нее. Ради этого оба на все готовы, даже слушать досужую болтовню графоманки, каковой мужчины, без сомнения, считали нашу писательницу. Между прочим, совершенно напрасно! Ах, вот если бы все читатели внимали каждому ее слову с таким же патологическим, не побоимся данного слова, вниманием, как Виталий, Павел и примкнувший к ним Коротков!
– Итак, Виктор Пэнтр торговал разным антиквариатом и был одним из тех, кто ездит по провинциальным французским городкам и деревням, скупая старые вещи, – продолжала Алёна с интонациями сказочника Оле-Лукойе. – Наверное, Франция – самый большой в мире сундук, наполненный различными сокровищами. И Виктор Пэнтр вовсю копался в этом сундуке. Порою ему везло, а чаще – нет, но вот как-то раз он наткнулся на забавную картину. Поворот тем более судьбоносный, что слово «peintre» в переводе с французского означает художник.
– Прикольно! – восхитился Коротков, который слушал с большим вниманием.
Алёна поморщилась – она ненавидела это слово. Поморщились и Виталий с Павлом, не сводившие с нее глаз. Может быть, они тоже ненавидели это слово, а может, просто старались ей угодить, кто их знает… Она продолжала:
– Сама по себе картина не являлась чем-то выдающимся, но Пэнтр каким-то образом обнаружил, что в слишком громоздкой рамке устроен небольшой тайник. А в нем лежали листочки тонкой бумаги, исписанные убористым почерком… по-русски, вот что поразительно. Пэнтр, который немного знал язык своих предков, начал читать – и не поверил собственным глазам. Он и раньше слышал, что жена одного великого, знаменитейшего художника, русская по происхождению, бывшая балерина, очень много накуролесила в жизни, тая обиду на гуляку-мужа. Она то пыталась сама заниматься живописью, приняв псевдоним Мадлен, то сочиняла под тем же псевдонимом непристойные стишки, чтобы как-то вернуть себе вкус к жизни. Про нее ходили самые разные разговоры, которые биографы великого мастера замалчивали только из уважения к его памяти, к его искусству, к его славе… И Пэнтр подумал: а что, если у него в руках оказался именно ее дневник? Его публикация сулила деньги, и деньги немалые! Пэнтр хотел купить картину у хозяина, но тот не продал, хотя и не знал о тайнике. Он любил старинную вещицу и не хотел с ней расставаться. Тогда Пэнтр ее просто-напросто украл и уехал в Париж. Теперь он не мог появиться – с краденым-то! – у антикваров и весьма кстати вспомнил своего русского кузена Виталика, издателя и вообще человека светского, общительного, вхожего в материальный мир российской столицы. Виктор связался с родственником, тот поверил кузену и решил приехать в Париж, чтобы забрать дневник. Я уж не знаю, – повернулась рассказчица к мрачному Виталию, – каким образом все это стало известно секретарше Виталика… дадим ей красивое и легкомысленное имя Света. То ли девушка разговор подслушала, то ли в электронную переписку босса залезла, а может, тот ей слишком доверился…
– Он доверился ей телом и душой, – пробормотал Павел как бы в сторону.
Виталик передернулся, и Алёна поняла, что Света была этакой вариацией Маты Хари, в том смысле, что спала со всеми подряд и всем подряд выдавала все, что знала об их соперниках. Надо надеяться, что Егор в разговорах с ней не слишком распускает язык… в смысле не болтает чего не надо, хотя вообще мужчине при общении с женщиной распускать и язык, и руки – самое милое дело!
– Словом, Света злоупотребила доверием шефа и выдала его тайну одному из своих многочисленных любовников. Назовем его… скажем, Пашка-сорванец.
Теперь Павел нервически дернулся, Коротков столь же нервно хихикнул, а Виталий провозгласил, как бы ни к кому не обращаясь:
– Все события, изображенные в романе, выдуманы, совпадение имен и фамилий носит случайный характер!
В голосе его отчетливо звучали мстительные нотки.
Ну да, Алёна угодила не в бровь, а в глаз! Именно эту кличку, вернее сказать,
– Пашка-сорванец был человек соображучий и сразу понял, что судьба предоставляет шанс самому заработать и выдвинуться. Очень может быть, он пекся об интересах издательства, в котором успешно трудился, но скорей всего заботился о себе, любимом. Не исключено, что решил, если бы авторство жены великого художника подтвердилось, пустить дневник в свободную продажу на мировом издательском рынке. Впрочем, не суть важна его стратегия – интересней поговорить о тактике. Виталик собрался в Париж – Пашка-сорванец последовал за ним. Виталик заметил слежку и принял некоторые меры безопасности. Например, он договорился со своим родственником, что встретится с ним как бы невзначай, на захудалом пюсе, на маленьком подобии Блошиного рынка, каких в Париже множество, и купит картину как бы случайно. Насколько я понимаю, Павел не знал, что картина тоже представляет ценность, он думал, речь идет только о дневнике. А что такое дневник? Как правило, тетрадка. Виталий имел основания надеяться, что картина покажется Павлу обычным парижским сувениром, на который конкурент и внимания не обратит, тем паче что было известно: Виталий коллекционирует современную живопись не первого эшелона, из всех своих поездок везет такие незамысловатые полотна в надежде, что их авторы когда-нибудь станут мировыми
