знаменитостями.
Собственно, это была Алёнина догадка чистой воды. Ну и что, она рассказывает не реальную историю, а сюжет будущего романа! Однако Виталий не возразил, и наша писательница поняла, что догадка оказалась верной. Она ведь и сама была такой же собирательницей гипотетических шедевров! А рыбак рыбака, как говаривали в старые времена, далеко в плесе видит. Поэтому не удивительно, что ее смелая версия совпала с реальностью.
– Итак, Виктор принес картину на пюс, поставил ее среди других и принялся ждать. А если кто-то захочет ее купить, он не продаст. Скажет, что просто так, для рекламы стоит. Или заломит несусветную цену. Да мало ли существует способов отвадить покупателя! Наверное, столько же, сколько привлечь. Все было продумано… не учли только одного –
– Как я понимаю, – галантно осведомился Пашка-сорванец, – под этим именем в вашем романе будет фигурировать некая русская писательница с кудрявыми волосами?
– Почему бы нет? Псевдоним не хуже иных прочих, – не стала спорить Алёна. Для краткости будем называть ее на аглицкий, вернее, американский манер по первым буквам слов «роковая случайность» – Эрэс.
А про себя наша героиня подумала, что данный псевдоним надо когда-нибудь и в самом деле к делу применить. А может, и не надо – жизнь покажет.
– Эрэс оказалась на пюсе в тот самый момент, когда Виктор Пэнтр куда-то отлучился, оставив вместо себя соседа, болтливого торговца, очень похожего на молодого Генриха IV, которого мы станем называть для краткости Анрио. Тот, конечно, знать не знал об истинной ценности картины. И продал ее за пятьдесят евро восхищенной Эрэс, которая оказалась достаточно общительной, чтобы сообщить, что завтра первым утренним рейсом улетает из Парижа в Россию. Покупательница расплатилась и ушла. А через некоторое время вернулся, как я понимаю, Пэнтр. Могу себе представить, в каком он был шоке. Предполагаю, что первым делом Виктор ринулся догонять ту русскую. Анрио мог указать ему направление – вниз по рю де Мортир. Однако Эрэс по пути зашла в кондитерскую, и Пэнтр ее не нашел. Судя по тому, что назавтра Анрио щеголял с синяками под глазами, Пэнтр красноречиво высказал ему свое мнение об утрате шедевра. Приехал Виталик и узнал, что его мечта не исполнится. Может быть, он тоже добавил красок на лицо Анрио, а может быть, и нет.
– Не сомневаюсь, что добавил! – хихикнул Павел.
Виталик же не хихикнул, вообще не издал ни звука, а только пожал плечами. Алёна вспомнила расхожую аксиому – молчание, дескать, знак согласия – и похвалила себя за догадливость.
– Кузены посовещались и решили попытаться вернуть утраченное сокровище. Единственным, что мог толком сказать сильно ушибленный ими Анрио, было то, что покупательница высокая и кудрявая, картина упакована в черный пластиковый пакет, в каком обычно продают сувенирные картинки, а еще – что дама должна лететь в Россию первым утренним рейсом. Первый рейс отбывает в семь пятнадцать. У Виталика имелся билет на тот же самый рейс, а если имелся на другой, то он его мгновенно поменял. То же самое сделал и неотступно следивший за ним Пашка-сорванец, который по суматохе, содеявшейся на пюсе, понял: случился какой-то форс-мажор и надо держать ушки на макушке.
– Да у них сразу билеты были на этот рейс взяты, – подал голос Павел, которому, очень может быть, захотелось стяжать лавры соавтора устного шедевра.
– Отлично, – кивнула Алёна. – Так или иначе, Виталик, Пэнтр и побитый Анрио примчались ни свет ни заря в аэропорт Шарль де Голль, а за ними и Пашка-сорванец. Анрио, замаскировавший свои синяки черными очками, принялся высматривать Эрэс среди пассажиров московского рейса. Виталик пока что нервно курил в сторонке, Пашка-сорванец вообще держался в тени, ну а Пэнтр нервничал и бросался ко всем пассажирам, у которых видел черные пластиковые пакеты. Один раз даже к какому-то негру пристал, да вовремя спохватился, что тот летит в Кейптаун, а Эрэс должна следовать в Москву, к тому же негр черный, а она белая, негр мужчина, а она женщина, негр кудрявый, а Эрэс…
– Тоже кудрявая! – воскликнул увлекшийся сюжетом Коротков.
Однако Алёна покачала головой. И, что характерно, в унисон ей оба фигуранта тоже печально качнули головами.
– Штука в том, что Эрэс накануне вымыла голову и наутро выглядела так ужасно, что спрятала волосы под заколку и еще невидимочки пустила в ход. В результате кудрявость была сведена до минимума. Покупательница стала практически неузнаваемой, поэтому Анрио, как ни вглядывался в пассажирок, не узнал ее. Тем паче что черный пакет с картиной она упрятала в еще один – белый. Однако белая сумка порвалась, а на паспортном контроле Эрэс заставили снять приколки, потому что оригинал утратил сходство с фотографией на своем загранпаспорте. Вот тут-то Анрио даму и узнал. И подал знак Виталику, который или стоял в очереди очень близко с Эрэс, или мигом к ней приблизился, так что оказался на досмотре рядом с ней и смог подбросить в ее сумку свой складной нож. Разумеется, Эрэс недоумевала, спорила с таможенниками, а тем временем Виталик схватил пакет с картиной и кинулся наутек. Надо отдать должное его умению предвидеть ситуацию – он заранее приготовил такой же пакет с копеечной… пардон, евросантимной репродукцией знаменитого «Черного кота», чтобы создать видимость случайности. Конечно, он понимал, что Эрэс мигом поднимет тревогу, а потому спешил выпотрошить картину, достать из рамы то, что там было спрятано. Он искал укромное место и счел, что мужской туалет – самое из всех подходящее, ведь Эрэс туда войти никак не сможет. Но впопыхах Виталик начисто забыл про Пашку-сорванца, который глаз не сводил с действующих лиц.
– Ага, ага, – усмехнулся Павел. – Он даже умудрился пройти паспортный контроль в соседнем секторе заранее и теперь наблюдал за Виталиком. Увидев то, что происходило около таможенников, смекнул: Виталик обманом завладел картиной. Ну и решил…
Махалов осекся, минуточку помялся, а потом закончил уже не столь бойко:
– Ну и решил, что добыча от него ускользнула, не стоит и пытаться ею завладеть.
– Вы так думаете? – с сомнением в голосе произнесла Алёна. – А согласно развитию сюжета моего будущего романа Пашка-сорванец как раз решил, что настала пора действовать, а точнее – экспроприировать экспроприаторов. Он буквально по пятам явился за Виталиком в туалет, воспользовался полным безлюдьем, оглушил его…
– Подлец… – простонал Виталий, схватился было за голову, но тут же опустил голову, выражая своим видом полную покорность судьбе. А Алёна продолжала:
– Пашка-сорванец мигом снял раму и вынул листочки. Потом, понимая, что Виталик скоро очнется и поднимет шум, снова кое-как нахлобучил раму на картину, сунул обратно в пакет – и выскочил вон, оставив пакет под умывальником. Надо отдать должное ловкости его рук! Ну что ж, профессионализм, как говорят, не пропьешь, и хоть осyжден, как выражаются блюстители порядка, наш герой был в свое время за превышение пределов необходимой обороны, все же мордовские курорты были для него подлинной школой жизни и мастерства.
Коротков так и покатился со смеху, но Пашка-сорва… то есть, извините, Павел косо глянул на него, и Шура смолк, точно подавился. И только тогда сам Махалов от души захохотал, но Коротков уже не смел и пикнуть.
«Какие иерархические тонкости, скажите, пожалуйста!» – ехидно подумала Алёна. Но заговорила со всей серьезностью:
– Выходя, он столкнулся лицом к лицу с Эрэс и сообщил ей, что это мужской туалет, а вам, девушка, туда, в дамский. Однако энергичная и настойчивая дама все же улучила момент, вбежала в запретный клозетто, увидела сумку с картиной – и дала деру, думая только о том, что наконец-то вернула себе свою замечательную собственность. Тем временем Пашка-сорванец, видя, что Виталик все не появляется из туалета, забеспокоился, не навернул ли он его слишком сильно. Отбыв однажды срок за непредумышленное убийство, Пашка-сорванец то ли преисполнился уважения к чужой жизни, то ли боялся снова попасть в мордовские дровосеки… Так или иначе, он вернулся и обнаружил Виталика в полном бесчувствии. Воздадим должное человеколюбию! Пашка-сорванец поднял тревогу и вызвал к Виталику медицинскую команду аэропорта. Виталик, едва очнувшись, обвинил его в нападении и краже картины, однако Пашка заверил его, что видел ее в руках той самой не то кудрявой, не то прилизанной русской дамы. У нее, мол, и картина, и все содержимое рамки. Виталик был в полубреду, поэтому поверил. К тому же подумал, что если человек так о нем заботится, то просто не может быть вором. Однако во всяком из нас уживаются ангел и бес, и Пашка-
